— Снимай.
Повторная команда прозвучала подчеркнуто ласково. Почти нараспев. Я качнула головой и поднялась. Теплый бриз немедленно вздыбил подол, оголяя нога до колен. Я отправилась гулять по берегу, гадая, сколько шагов мне удастся сделать.
Семь.
А потом я увидела небо, по которому плыли ватные облака. Лежа на спине, на небо смотреть очень удобно. Правда, небеса частично загораживало лицо ангела в солнечных очках, целеустремленно и бережно стаскивавшего платье. Я в этом сложном процессе не участвовала.
Боялась за себя.
* * *— Виновата сама, — донеслось сверху.
— Сама, — эхом отозвалась я, поднимая руки, чтобы обнять говорившего за шею. — И тебе, мистер ангел, теперь ничего не поможет.
Мы расхохотались в унисон. Наш беззаботный хохот прокатился по пустому пляжу и слился со звуками океана. А затем все внешние звуки как будто смолкли. И ничего на берегу океана не существовало, кроме нас двоих.
И вечности.
Кожа, охлажденная океанской водой, требовала горячих ласк. Губы, опаленные солнцем, — сочных поцелуев. Тело, истомленное ожиданием, — плотских страстей.
Я отражалась в черных глазах. Видела себя в них — разгоряченную, бешеную и смеющуюся. Мои пальцы и губы впивались в гладкую мужскую кожу, пропитанную соленой влагой. Замечательный вкус! Я не могла насытиться. Умирала от извечного женского голода.
Я слышала слова, что шептал мне ангел. Но они проходили по краю пылающего сознания, почти не касаясь. И только одно сумело задеть и запомниться — «моя». Это слово повторялось чаще других. И когда я уносилась в иную явь, именно оно, тысячекратно повторенное, звенело во мне…
…С закрытыми глазами я слушала, как Ангел-city идет к водной кромке. Короткий звучный всплеск — это он шагнул в океан. А я не хотела, чтобы вода меня сейчас касалась, чтобы она смыла тот сладострастный пот, который выступил на теле после плотского безумства, тот особый пряный запах, что впитался в плоть. Все это должно оставаться со мной как можно дольше.
Меня ласкал нежный бриз. Дотрагивался невидимыми пальчиками, гладил и убаюкивал. Я была открыта для южного ветра вся целиком. От него мне нечего скрывать.
Океан напевал свою могучую изначальную песню; пенившиеся волны восторженно шипели; невидимая птица продолжала кого-то кликать; к ней присоединилась вторая. Я слушала умиротворяющие звуки, будто бы далекие, параллельные, и думала, что рай — это не навсегда.
Для меня — не навсегда.
Чувство, что все скоро должно закончиться, вновь подступило, усиленное во сто крат. Конец уже близок. И этот акт любви на берегу океана — самое последнее, что со мной приключилось в раю.
А что потом?
Как это случится? Гарланд просто посадит меня в самолет и самолично отвезет обратно? Или он поручит это сделать своим вышколенным высокопрофессиональным пилотам? Утром или вечером? Ночью? Что он мне скажет на прощание? Что-то наподобие — «Прощай, милая, все было прекрасно»? Или, еще проще: «Наши отношения закончились, так что прости-прощай»?
А какая, в сущности, разница?
Все должно закончиться именно так, как должно. Никаких вариантов. И никакой надежды…
Я слушала океан и не услышала шагов вернувшегося Ангела-city. На меня капнула холодная капелька. Я сильно вздрогнула и раскрыла глаза. Присевший на корточки возле меня мокрый Гарланд держал в руках удивительно красивую розовую ракушку, замысловато завитую, почти игрушечно-декоративную, точно созданную руками мастера-затейника, а не морской природой.
— Одна ракушка — и океан всегда с тобой, — улыбнулся ангел, протягивая морское сокровище. — Мне бы хотелось, чтобы у тебя что-то осталось на память об этом дне.
На память…
Да, все действительно скоро закончится.
Очень скоро.
Я приняла ракушку из его рук и приложила к уху: в ней слышался далекий голос океана. Тысячи слов холодной могучей морской стихии умещались в одной раковине. И сливались с океанскими тайнами.
— К сожалению, у меня нет ничего, что можно подарить тебе на память, — произнесла я еле слышно — мне сейчас было ужасно трудно смотреть на улыбающегося Гарланда. И что-то ему говорить.
— Я запомню этот день без всяких памятных даров… Вот так. — Его губы осторожно и мучительно нежно коснулись моего виска. — И вот так, — они притронулись к скуле. — И вот так, — добрались до подрагивающих губ.
— А какой он — этот день? — вдруг спросила я, едва его губы оторвались от моих.
Палец Гарланда скользнул по моей шее к груди. Ангел-city размышлял. Палец очертил кругом грудь и устремился вниз. Размышления затягивались. Видимо, вопрос оказался непростым. Палец вернулся обратно к груди. И снова очертил круг. Один, второй…