Спекулянт. Как «улизнуть»? Куда?
Иван Александрович. Ближайшее село за немецким кордоном в шести верстах. Если туда пробраться, можно там переночевать и затем пробираться дальше на юг. Хотите, попробуем вместе?
Спекулянт. Помилуйте, а как перейти через немецкий кордон?
Иван Александрович. Немецкие часовые стоят на расстоянии двухсот метров один от другого.
Спекулянт. Немецкие часовые отлично стреляют на двести метров.
Иван Александрович. Не каждая пуля попадает.
Спекулянт. Не каждая, но очень многие.
Иван Александрович. Мне терять нечего.
Спекулянт. Извините, у меня есть что терять. Это для меня не дело. Пусть меня лучше отошлют через красные огни. Лучше сидеть на земле в чрезвычайке, чем лежать под землей в могиле. Нет, это для меня не дело.
Иван Александрович. Как вам угодно. Если мне удастся убежать, валите на меня как на мертвого.
Спекулянт. Охотно. Но если вы и будете мертвый?
Иван Александрович. Тогда тем более.
Спекулянт. Мне вас страшно жаль... Счастливого пути. Не сердитесь на меня, разве я виноват. (Пожимает ему руку.)
Входит Марина с самоваром, ставит самовар на стол и с тем же игриво-боязливым видом проходит мимо Спекулянта. Он смотрит на нее изумленно.
Что это за женщина? Кошмар! (Уходит.)
Иван Александрович в раздумье подходит к правому окну, отворяет его и высовывается, ориентируясь. За окном темно. Идет дождь. Он надевает пальто, вынимает из кармана брюк револьвер и кладет его в пальто. Подходит к двери.
Иван Александрович (нерешительно, негромко). Ксана...
Никто не откликается. Он садится было за стол, берет в руки перо, затем машет рукой и уходит из комнаты. Сцена остается с минуту пустой. Потом появляется Антонов и Ксана, за ними — Марина с подносом.
Антонов. Ивана Александровича нет?
Ксана. Он тут был пять минут назад и не говорил, что уходит.
Антонов. Когда он нужен, его никогда нет. Никольские сейчас придут. (Марине.) Поставьте, милая, поднос. (Смотрит на поднос с неудовольствием.) К чаю опять холодные котлеты. Вчера тоже были котлеты... Вы не бойтесь, миленькая, я вам ничего не сделаю.
Марина фыркает и убегает.
Экая идиотка, прости Господи! Ксаночка, что, если нам предложить Василию Ивановичу денег за постой? У нас ведь теперь есть кое-какие деньги: у Ивана Александровича хранятся те три тысячи, и спектакль даст рублей семьсот. Как ты думаешь? Нельзя же злоупотреблять гостеприимством человека. Он нас и кормил бы тогда лучше, а?
Ксана. Он не возьмет и обидится.
Антонов. Я тоже боюсь, что обидится. Ну, не надо, будем и дальше есть котлеты. Киев уже не за горами.
Входят Никольские, муж и жена.
Здравствуйте, друзья мои. Теперь все в сборе, кроме Ивана Александровича.
Ксана. Я не понимаю,. куда он мог деться. Не гулять же он пошел в такую погоду.
Никольская. Милые, мы очень встревожены: в корчме говорят, будто на кого-то из приезжих поступил донос. Я наперед думаю, что теперь надо ждать от немцев всяких строгостей. Наперед знаю.
Ксана (с тревогой). Донос? На кого донос?
Никольская. Мы и сами не знаем, толком узнать ничего не удалось.
Никольский. Ксения Павловна, хотите шоколаду? Я здесь купил в лавке. Вполне сносный шоколад.
Антонов. Никакой донос нам не страшен. Комендант к нам относится как родной отец. Еще сегодня утром он говорил мне, что через неделю получится для нас разрешение... (Садится.) К делу, друзья мои! (Принимает сразу другой, нe то отеческий, не то диктаторский тон главы труппы.) Семеро одного не ждут. Итак, спектакль наш назначен окончательно на одиннадцатое число. Ставим мы третий акт «Прекрасной Елены» и отдельные музыкально-вокальные номера. «Прекрасную Елену» придется раза два прорепетировать. Я-то, разумеется, партию Менелая во сне могу спеть без ошибки, но вы, друзья мои... Ксаночка, милая, тебе придется играть Париса. Молодого актера у нас нет.
Никольская. Как нет? А Иван Александрович? Правда, у него баритон, а Парис — тенор...
Антонов. Это мне наплевать с четвертого этажа, что у него баритон. Не мог, что ли, Парис быть баритоном? Но Иван Александрович — наш оркестр: он должен аккомпанировать. Итак, Ксаночка, ты — Парис.