Никольский (внезапно багровея, со злобой, которой от него никак нельзя было ожидать). Ну, уж это вы меня извините. Я этого вашего Ивана Александровича всегда недолюбливал. Но я прямо скажу: если человек решил бежать, то сначала надо было вернуть доверенные ему деньги труппы! Да! А вы говорите: «никто не виноват»!
Антонов (смущенно). Голубчик мой, да он забыл! (Без уверенности в голосе.) Неужели вы сомневаетесь, что он забыл? Просто не подумал впопыхах...
Ксана выбегает в дверь, идущую в «артистическую». Общее смущение.
Никольская. Ну как тебе не стыдно? Свинья ты, право! Что же это такое? Я так и знала, что ты что-нибудь такое ляпнешь. Ты отлично знаешь, что Иван Александрович — благороднейший человек.
Никольский (смущенно). Хоть я ничего такого о нем не знаю и не думаю, но я этого не имел в виду... Я готов извиниться перед Ксенией Павловной.
Антонов. Сказали вы, голубчик, как последний хам — это я вам дружески говорю, — но по существу вы правы: так в самом деле не поступают — все наши деньги взял, ускакал, как дурак попался, деньги опечатаны, а мы пропадаем без гроша. (Ворчит, сам себя передразнивая.) «Забыл», «забыл»... А ты не забывай!.. Боюсь, не случилось бы с ним беды. Ведь он не актер и аккомпаниатор.
Никольская (с жадным любопытством). А кто же он?
Антонов (таинственно понижая голос). Я думаю, он видный политический деятель. Если его отошлют за красные огни — каюк. (Проводит пальцем по шее)
Никольская. Какой ужас! Я так и знала!
Антонов. Но ради Бога, никому ни слова, я только вам говорю! Это величайший секрет. Ведь дело идет о человеческой жизни.
Никольская. Клянусь памятью моей матери!.. Я сейчас приведу Ксану. А ты извинишься, слышишь? (Уходит.)
Никольский. Говорят, в Киеве отличные рестораны. Так что же бы вы, Павел Михайлович, дали за рябчика с брусникой? Полжизни бы отдали?
Антонов. Ну уж, полжизни. Впрочем, много ли мне и жить осталось. Разве год, а то и меньше. Денька три отдал бы, особенно если таких, как эти.
Ксана, заплаканная, возвращается. Ее ведет Никольская.
Никольская. Милая Ксаночка, вы его не поняли: он сгоряча пожаловался, что Иван Александрович забыл отдать деньги.
Никольский (смущенно). Разумеется, Ксения Павловна... Извините меня, но я не думал, что вы плохо меня поймете; мы, слава Богу, знаем друг друга. (Целует ей руку.)
Никольская. Он ведь втайне в вас влюблен. Я ревную, честное слово.
Антонов. Инцидент исчерпан. За работу, друзья мои, за работу! (Снова принимает диктаторский тон.) Господа, прошу относиться к делу внимательно и серьезно. Мы играем не пустяки какие-нибудь, а «Прекрасную Елену». Вещь классическая, стильная. Постойте, где же наш оркестр?
Никольский. Какой оркестр?
Антонов. Разве я вам не сказал? Вместо Ивана Александровича я сегодня пригласил на пробу одного еврейского юношу. Мне на станции сказали, что он недурно играет...
Никольская (слезливо). Что же это будет за спектакль? Хорош аккомпаниатор!
Антонов (огрызается). Он получит два пуда муки. За такой гонорар, извините, Падеревский не приехал бы сюда, чтобы вам аккомпанировать.
Никольский. Там в коридоре сидел какой-то мальчишка. Верно, он.
Антонов. Черненький такой? Конечно, он. Позовите его, родной мой.
Никольский выходит.
Ну и спектакль, прости, Господи. Где «Прекрасную» Елену» играю, а? После прежних триумфов, а? В Симбирске, в день моего бенефиса, меня после куплетов Менелая вызывали восемь раз. В театре стон стоял, стены дрожали от рукоплесканий... В зале были губернатор, полицмейстер, все виднейшие местные социал-демократы... (Поднимает крышку пианино.)
Входят Никольский и Аккомпаниатор.
Здравствуйте, молодой человек. Так вы говорите, что можете сыграть «Прекрасную Елену».
Аккомпаниатор. Почему нет? Могу.
Антонов. А вы где учились?
Аккомпаниатор. В Ковно, в прогимназии без классических языков.
Антонов. Нет, музыке где учились?
Аккомпаниатор. Где я не учился? (Потупив глаза.) Я бывший местный вундеркинд.
Антонов (недоверчиво). А ну-ка, сыграйте. (Открывает партитуру.)