Ксана садится за пианино. Негромко поет и аккомпанирует себе романс (по выбору артистки). Входит Иван Александрович, незаметно приближается к Ксане и слушает.
Иван Александрович. Как вы плохо играете, Ксаночка.
Ксана (вскакивает). Мерси!
Иван Александрович. Милая, нельзя же иметь все таланты. Голос у вас прелестный, а играете вы плохо. Ничего, вы подрастете и научитесь. Где папа?
Ксана. Купается. Знаете, это, оказывается, сумасшедший дом! Василий Иванович был его смотрителем.
Иван Александрович. Что вы говорите?.. Можно вас поцеловать?
Ксана. Нет, нельзя.
Иван Александрович. Отчего вдруг такие строгости? (Озабоченно.) Никак нельзя?
Ксана. Никак нельзя. (Солидно.) Вы, кажется, забываете, Иван Александрович, что мы в чужом доме.
Иван Александрович. Но ведь это сумасшедший дом. Вы забываете, что это сумасшедший дом. Здесь все можно, все, что угодно. Ради Бога, позвольте. (Скороговоркой.) Милая, дорогая, ненаглядная, золото, ангел, светик, красавица, позвольте... Не позволяете? Ну, так я поцелую вас без позволения. (Целует ее.) Скажите: «Как вы смеете!» (Целует ее еще раз.) Теперь скажите; «Да вы с ума сошли!..»
Ксана отбивается и смеется.
Вот так... А что? Вперед будете шелковая. Господи, Ксаночка, милая, мы бежали, мы свободны!
Ксана. Не очень еще свободны. Что, если немцы отправят нас назад?
Иван Александрович. Не отправят. А то удерем и от проклятых немцев... В корчме говорят, что комендант порядочный человек.
Ксана. Он красивый, этот барон.
Иван Александрович (с неудовольствием.) Ах красивый! Вы и это успели заметить?
Ксана. Успела. Я очень наблюдательна.
Иван Александрович. Вы Мессалина! (Опять ее целует.) Вот вам за развратное поведение! Сколько вам лет, Мессалина Павловна?
Ксана (по-детски). Восемнадцать-девятнадцатый.
Иван Александрович (передразнивает). «Восемнадцать — девятнадцатый». (Целует ее опять.) Какая вы вкусная, в пеньюаре после ванны! Не бойтесь, я тоже отлично умылся в корчме. Господи, как я рад!
Ксана. Ну так вот что: скажите мне теперь ваше настоящее имя.
Иван Александрович. Что?!
Ксана. Вы, верно, меня считаете дурочкой. А я сразу догадалась, что никакой вы не актер и не аккомпаниатор. Разве вы похожи на опереточного актера? (С волнением, торжественно.) Я ни о чем вас не спрашиваю: я понимаю, что это тайна. Но скажите только, как мне вас называть.
Иван Александрович. Называйте меня запросто: «глубокоуважаемый Иван Александрович».
Ксана. Вы вечно шутите, я этого не люблю... Не хочу вас называть выдуманным именем. И имя нехорошее: это Хлестаков — Иван Александрович.
Иван Александрович. А ведь правда! Я об этом не подумал.
Ксана. Ага, значит, вы признаете, что имя выдуманное. Я сразу догадалась. (Мечтательно.) Я хотела бы, чтобы вас звали Андрей — как в «Войне и мире» князь Андрей... Конечно, вы не актер.
Иван Александрович. А кто же я, Ксаночка?
Ксана (понизив голос, таинственно). Вы контрреволюционер.
Иван Александрович. Какая она догадливая, эта Мессалина! «Яка цикава, ця Мессалына». Мы на Украйне, надо учиться по-украински. Нет, вы точнее скажите, кто я: бывший министр или великий князь?
Ксана. Отчего вы не можете говорить серьезно?
Иван Александрович (конфиденциально, полушепотом). Так и быть, открою вам всю правду. Я сам генерал Брусилов: бежал от большевиков, пробираюсь на юг, где стану во главе армии. Моя голова оценена в три миллиона семьсот пятьдесят тысяч рублей с копейками!
Ксана машет рукой.
Не верите? Какое безобразие! Не сердитесь, Ксаночка... Нет, я не знаменитость: я обыкновенный «контрреволюционный гад», так, средняя контра.
Ксана. Но если вас отправят туда, назад, за красные огни, то вас там расстреляют?
Иван Александрович. А уж это непременно. И правильно! Я их враг, что же им со мной церемониться? У большевиков многое правильно.