В Китае многое уже напоминает наши пейзажи. Но Север у них все-таки выглядит по-другому. Когда в сухое время года летишь над долиной Хуанхэ — небо ясное и непрестанно дует ветер, поднимая желтую пыль до небес. Кругом все окутано желтой дымкой, словно туманом. Только увидав это своими глазами, можно понять стихи:[37]
Когда ураган землю и небо
смешает, вздымая пыль…
У нас, в Ханое, к примеру, ива редкость, а за Пекином вдоль больших дорог на десятки километров тянутся ивы.Представьте себе: тысячи ив стоят, наклонив свои ветви к земле!
Ну, о характерах людей я могу судить лишь по недолгим своим наблюдениям. Обычаи и нравы повсюду разные. У каждого народа своя жизнь, своя история, и мы не должны мерить каждого нашей меркой. Русские, например, вспыльчивей нас, но характер у них прямой и открытый. Когда они не согласны с чем-то, то сразу повышают голос и сердятся, но зато быстро отходят. И они физически очень сильны. Я встречался с простыми советскими людьми, они добродушны и гостеприимны. Но, если им придется воевать, они будут драться насмерть и перешибут хребет любому захватчику, который вторгнется на их землю. В китайцах мне больше всего понравилось трудолюбие и упорство. Добросовестностью, усердием и ловкостью мало кто с ними сравнится.
А о нашей земле, хоть я и летал над ней столько раз, не знаю, что и сказать. Она у нас очень красивая. Пускай невелика и не можем мы похвалиться бескрайними просторами, но она могуча и прекрасна. Высокие горы ее подходят к самому морю, и бегут к нему ее полные реки. Она многолика: в недолгом полете видишь и грозные вершины, одетые лесом, похожие на штормовые волны; и поросшие деревьями холмы; и плодородные равнины, где простираются сады и пашни — зеленые, коричневые, розовые, переливающиеся под солнцем. А сколько у нас рек, сколько воды! Куда ни глянь, всюду поблескивают речные протоки и русла, змеятся каналы. «Ясная»… «радостная» — эти слова, пожалуй, подходят к ней больше всего. Строга ли она и сурова или тепла и добра — все равно она радостна и ясна. Точь-в-точь, как и наши люди, — пусть живут они пока бедно и хлопотно, они всегда ясны, ясны и радостны…
Он умолк. Слишком уж бедными показались ему его собственные слова. Он понял, что не в силах передать всего, что прочувствовал, пережил и передумал. Взглянув на Туйен, он улыбнулся. И, может быть, эта улыбка о многом сказала ей больше, чем его слова. В глазах у нее засветилась любовь и гордость, и она улыбнулась в ответ.
Он вдруг увидел, как хороша Туйен. У него даже захватило дыхание. Лицо ее, простое и умное, словно лучилось радостью и печалью, любовью и гневом, надеждой и раздумьями, рожденными долгой годиной горестей, тягот, лишений и безграничного мужества — всего, что передавалось из поколения в поколение и что только мы можем оценить и понять до конца…
Кто же убил птичку…
прозвучала нежданно в его памяти строка стихов.
Кто же убил птичку,
Распевавшую песни на ветке…
«Это — стихи школьника из Сайгона… Стихи о том, как растлевают молодежь в городах Юга. Иногда у нас перепечатывают отрывки из статей американских газетчиков про «девиц из чайных домиков», «балеринок» и «самых дешевых временных жен», которых можно купить на сайгонских улицах или у любой американской базы. Янки не только сеют разрушение и смерть, но и норовят затоптать в грязь все самое дорогое и светлое в жизни! Десятки тысяч солдат, офицеров, торгашей, политиканов и шпионов — стаи саранчи, перелетевшие сюда из Америки! Их карманы набиты зелеными и красными долларовыми бумажками. И тысячи девушек, жизнь которых должна была стать достойной и чистой, отбросив свои чувства, ломая гордость, должны продавать себя за никчемные эти бумажки, имеющие великую силу там, где «на первом месте американцы, на втором — шлюхи». Это чудовищно! Невыносимо!…»
Кто же убил птичку…
Он нагнулся и, щелкнув зажигалкой, закурил сигарету. Затянувшись несколько раз, стал глядеть в темноту за окном, чтобы скрыть охватившее его волнение.
В долетавший издалека шум уличного движения и звуки репродукторов вдруг ворвался пронзительный вой моторов и железный лязг гусениц. Туйен тоже выглянула из окна: на дороге, опоясывавшей предместье, сверкали огоньки фар, и лучи света, точно иглы, вонзались в небо.
— Тягачи с пушками.
— Вон летит самолет. Вам видно, Туйен?
37
Первая строка известной поэмы «Жалобы жены воина», вьетнамский текст которой принадлежит выдающейся поэтессе Доан Тхи Дием (1705–1748). Поэма осуждает войну, разлучающую любящих супругов: ураган — символ войны, обрушившей на героиню поэмы бедствия и горе.