— Наши сегодня сбили самолет! Видели?
— Ага. Это был, очевидно, разведчик.
Даже в темной своей спецовке Туйен была очень мила. Сняв синюю матерчатую кепку, она набросила ее на вешалку.
— Как Дао чувствовала себя утром?
— Температура высокая. Но спала она хорошо и выпила немного молока. Они с Шоном так обрадовались друг другу!
— Вы тут, наверно, оба умираете с голоду.
— Нет, мы обедали. Вы не посидите немного с ним? Я схожу к родным Тоана, передам письмо и загляну еще раз в больницу.
— Конечно. Только возвращайтесь к пяти, чтоб я тоже успела проведать Дао.
Вечер выдался лунный. Когда они поужинали и Шон уснул, Лыонг сказал:
— Может, пойдем погуляем по городу?
— Хорошо. Спускайтесь потихоньку, а я отнесу малыша к тетушке Дан: вдруг будет тревога.
Он постоял в переулке, ожидая Туйен. Когда она вышла, он не сразу узнал ее: волосы падали ей на плечо, нарядное цветастое платье с высоким воротником облегало гибкую, стройную талию.
Они шли рядом и молчали. У обоих было такое чувство, будто теперь, после этой прогулки, в жизни у них что-то изменится.
На улицах горели фонари. В некоторых кварталах электричество было временно выключено, и тогда дорогу им освещала луна. Они шли под высокими раскидистыми деревьями, сворачивая из улицы в улицу, временами заводя вполголоса разговор и снова умолкая надолго. Иногда Лыонгу казалось, что вокруг него расстилается волнующееся безбрежное море.
— Наша деревня на берегу реки. В прудах цветут лотосы. У нас хорошо, прохладно. Когда Дао выйдет из больницы, я увезу ее к нам недельки на две. Там она отдохнет и поправится.
— А наша семья все время переезжала с места на место. Помню только, как мы жили в маленьком переулке в конце Бобового ряда[47].
Во всем переулке только и было что большая канава. Но мне там очень нравилось, я с утра до вечера пускал бумажные кораблики. А рядом была контора, где рикши брали в аренду коляски. Как сейчас помню, у них там был большой, залитый цементом двор. С трех сторон его окружали низенькие домики, а с четвертой — невысокая стена, поверх нее шла колючая проволока. Рикши, приходившие за колясками, стояли на этом дворе. Они снимали свои штаны и рубашки и надевали грубые синие робы с номером в белом круге на спине. В переулке было две или три харчевни. Ходили туда одни только рикши. Бывало, часа в два ночи они все едят что-то, сидя на длинных скамьях у тусклой керосиновой лампы. Возле конторы хозяева еще устроили притон, где играли на деньги. Всю ночь там шумели и дрались люди. Чуть не каждый день владельцы колясок ругали и били тех рикш, которые возвращались, не заработав положенных денег. И почему-то в такие дни появлялась «наша» сумасшедшая. Она тоже жила в переулке. Я тогда был совсем маленький и не понимал, что к чему. Помню только, что она была помешанная. Выйдет — волосы распущены, драное платье подпоясано какой-нибудь цветной тряпкой, в руке ветка, как посох, — и давай голосить. А мы, ребятишки, бежим следом. Иногда уходили за ней до Угольного ряда[48] к самой реке… Да-а, чего только не было в том переулке. Тяжело жили люди, страшно!..
Туйен молча шла рядом, временами поднимая на него глаза.
Луна светила как будто ярче. Они вышли к Красной реке. Вдали, у высокой плотины, шумели машины на рисоочистительной фабрике, светлым столбом поднималась к небу пыль. Они шли по дамбе, прислушивались к плеску волн. Вода заливала прибрежный откос, около дамбы виднелись лишь вытянувшиеся вереницей крыши из соломы и пальмовых листьев.
— Беда! Река опять поднялась!
— Что вы, Лыонг, наоборот, сейчас вода спала. Вы бы сходили к Часовой башне или к холодильнику: там прямо в кучу свалены вещи и всякий скарб, который люди из береговых деревушек вытащили на плотину, когда их затопило дня два назад.
Пройдя еще немного по дамбе, они спустились на лежавшую вдоль реки пустынную улицу. Они шли не торопясь под старыми капоковыми деревьями[49]. Огромные — в несколько обхватов — стволы уходили прямо в ночное небо, простирая ветви над высокими домами с погасшими окнами.
Вдруг Туйен остановилась.
— Вон опять летит тот самолет!
За рекой, в посеребренном луной небе моргали зеленый и красный огоньки. Гудок паровоза, долетевший с моста Лаунг-биен, заглушил гул самолета.
Лыонг обернулся. Туйен глядела на него. По лицу ее стекал лунный свет, черные глаза — глубокие и влажные — не то смеялись, не то плакали. У него остановилось сердце. Он понял, что любит Туйен еще с того, самого первого дня. Он взял ее за руку и почувствовал, что она вся дрожит.
47
Улица в Ханое, недалеко от въезда на мост Лаунг-биен. В старину здесь шили крестьяне, продававшие бобы, горох и т. п.
48
Улица в северо-восточном районе Ханоя, идущая под углом к Красной реке. Когда-то здесь была деревушка, жители которой обжигали известь и торговали углем.
49
Высокое дерево, цветущее красными цветами; в плодах его содержится мягкое волокно, напоминающее хлопок.