— Зайду, — сказал Степка.
— Хорошо, когда не бомбят, — сказал Семен.
— Хорошо.
— И когда погода такая…
— Хорошая…
— Да. А вода?
— Хорошая, Семен… На все сто вода!
Паханковы сняли с себя все, потому что берег был пустынен. Поеживаясь и пересмеиваясь, пошли в воду.
Степка, наоборот, по-быстрому оделся. Заспешил прочь. Он не хотел, чтобы Паханковы увидели медаль на его рубашке. Вернее, пусть бы увидели и прочитали, какие слова написаны: «За отвагу»! Но они стали бы расспрашивать, как да что. А Степка не желал пускаться в объяснения. Не потому, что он зазнался. Нет, нет!
О вещах, дорогих сердцу, хочется говорить не с каждым. Хочется, чтобы тебя понимали с полуслова. Как он Любашу.
— Почему ты пошла на фронт? Ты же хотела убежать отсюда далеко-далеко… На острова Туамоту.
— Где растут пальмы и прыгают обезьяны… — мечтательно, словно рассказывая сказку, произнесла она. Смолкла.
И какое-то время смотрела мимо брата, точно там, за его спиной, видела широкий прилив океана, узкие пироги и чернотелых ловцов жемчуга с белоснежными кораллами в ушах. Потом тоскливая улыбка тронула ее припухшие, потрескавшиеся губы. Взгляд отвердел. И она ответила:
— Я вдруг поняла, что подохла бы на этих островах со скуки.
Туапсе — Москва
ЛЮБОВЬ УЧИТЕЛЯ ИСТОРИИ
Повесть
Кажется, ночь сжалилась: выпустила луну. Ветер, дувший по щели от самой горы Мудрой, стал виден, точно поземка. Дохнуло полынью, ледяной горной водой, запахом железнодорожных шпал, потому что рельсы бежали рядом, вдоль русла речки, однако не огибали гору, а пронзали ее старым, позеленевшим от времени туннелем.
Мрачная, сложенная из тяжелых камней арка туннеля напоминала Николаю Ивановичу вход в средневековый замок. Он никогда не бродил по овеянным легендами и преданиями рыцарским замкам, не трогал ладонями их замшелых стен, но туннель напоминал ему замок и ничто другое. Директор школы, старый Захар Матвеевич, усмехаясь в седую, а-ля Ришелье, бородку, как-то сказал:
— Историку должны мерещиться замки, астроному — звезды, учителю черчения — белый ватманский лист. Каждому свое.
Наверное, это была мудрость всего лишь провинциального масштаба. Увы, масштаб — он не только на карте.
…Возле туннеля ползало пятно света, ползало под лампочкой, раскачивающейся на столбе мерно и неторопливо. Охранник слился с грибом, заметен, был лишь козырек фуражки, поблескивающий светло и лихо.
На водокачке глухо застучал мотор, потом внезапно смолк, и тишина захлестнула ночь сразу, будто свалилась с неба.
Тополь — белая высокая свеча — стоял на взгорке у поворота дороги, чуть шевелил листьями. Точно так стоял тополь и четыре года назад, и точно так шевелил листьями, когда Николай Иванович повстречал возле него Светлану. Она подъехала из города попутной машиной, несла тяжелый, неизвестно чем набитый чемодан. Николай Иванович, совершавший свою традиционную вечернюю прогулку, взялся помочь девушке. Лишь возле дома директора он узнал, что это есть та самая, горячо любимая внучка Света, о которой Захар Матвеевич мог рассказывать часами так же увлеченно, как и о звездах.
На следующее утро Николай Иванович увидел девушку при свете солнца. И понял, что ее любит не только дедушка. Было бы глупо и нелепо, если бы в целой Москве не нашлось человека, влюбленного в нее по кончики ушей. И конечно же такой человек был: молодой, смелый, решительный, как Александр Невский или Македонский (уж эта история!).
— Здравствуйте, — обыденно сказал Николай Иванович.
Как хотелось ему произнести это слово совсем иначе, чтоб в звуках оно обрело первозданный смысл, поразило бы Светлану вершиной или простором, обозримым с той вершины.
— Здравствуйте, — ответила Светлана.
— Вы узнали меня? — спросил он, дивясь собственному голосу: глухому и непослушному.
— Да. Вы помогли мне вчера нести тяжелый чемодан. В нем книги по астрономии, которые заказал дедушка.
— Ваш дедушка любит смотреть на звезды.
— А вы?
— Я — нет, — признался он. И тут же подумал: нужно было сказать «да» и предложить посмотреть на звезды вместе.
Но Светлана улыбнулась?
— Я тоже не люблю.
— А что вы любите?
— Танцевать шейк.
— Тогда станцуем сегодня вечером. — Нет, нет, Николай Иванович не произнес этой фразы, потому что не умел танцевать шейк.