Что же случилось с настоящим Владимиром Ловиковым?
При каких обстоятельствах Суроженко принял фамилию своего троюродного брата?
И почему он это сделал?
Ответ на третий вопрос в какой-то мере подсказывали три документа, которые мне удалось разыскать в архиве. Одним из них был рапорт командира местной стрелковой роты вышестоящему начальству:
«В ночь на 2 ноября 1942 года в 23 часа 40 минут на складе ГСМ произошел взрыв, в результате которого сгорело 20 тонн горючего, разрушено здание караульного помещения, погиб часовой В. Суроженко. Причиной взрыва могла быть диверсия или попадание артиллерийского снаряда…»
2 ноября датируется и извещение о гибели рядового В. Суроженко.
Но в списках первого батальона *** полка, сражающегося под Туапсе, фамилия рядового Суроженко была еще 15 ноября.
Николай Иванович предположил следующее: поскольку Суроженко на самом деле не погиб, то, видимо, он чувствовал себя ответственным за взрыв на складе ГСМ. Опасаясь сурового наказания, он дезертировал, только не в тыл, а на передовую. И там, выбрав случай, сдался в плен. Конечно, эта версия могла быть правдоподобной, но она не объясняла главного — зависимости между гибелью отделения Кухаркина и необходимостью для Суроженко принять фамилию Ловикова.
Светлана, покинувшая Женеву и приехавшая в Туапсе, по ее словам, «насовсем», категорично сказала:
— Если кто и знает всю правду, то мать, Домна Петровна Суроженко.
— Ее допрашивали официально. Она заявила, что не знает ничего.
— В семьдесят с лишним лет официально, наверное, и я заявила бы то же самое. Подумай, найди ключик к сердцу старой женщины, тогда поедем в Минск…
К Домне Петровне Суроженко Николай Иванович пришел один. Светлана ожидала его в гостинице «Минск».
Он вынул из портфеля отпечатанную на машинке рукопись и положил ее на стол. Сказал:
— Домна Петровна, вот будущая книга о людях, которые обороняли Черноморское побережье Кавказа. Ваш сын воевал там тоже… Я знаю, что он честно трудился после войны, что его ценили на производстве, награждали грамотами и подарками… Но я знаю и другое. На фронте он не был героем… Вы знаете о нем всю правду, но не хотите рассказывать… Тогда я расскажу вам ее. Ваш сын Владимир Суроженко не выполнил свой воинский долг. Допустил взрыв склада ГСМ, дезертировал. И сдался врагу. Владимир Ловиков, видимо, пытался помешать предательству. И был убит своим троюродным братом. Документами Ловикова ваш сын пользовался все остальные годы своей жизни… Эту версию я опишу в книге.
— Версию, — глухо произнесла Домна Петровна. И задумалась, словно пыталась постигнуть значение этого слова. Потом посмотрела на меня с вызовом: — О моих внуках вы подумали? Они подадут на вас в суд за клевету на отца.
— Вы уверены, что это клевета?
— Уверена.
— Тогда рассказывайте.
И Домна Петровна стала рассказывать…
Что-то знала она, что-то знал он. Картина сложилась такая…
Владимир Ловиков и Владимир Суроженко были призваны в ряды Красной Армии в один день, в один час… Путь их солдатский тянулся до самой Хадыженской, где Суроженко заболел воспалением легких… Крупозным воспалением, и был отправлен в госпиталь в город Сочи. Там он пролежал без малого пятьдесят дней. После госпиталя уже не попал в свой полк, а был определен вначале в Туапсинскую военную комендатуру. Потом несколько дней нес службу на дороге Майкоп — Туапсе. После чего зачислен в караульную роту, отдельную, местную, стрелковую. 1 ноября, стоя на посту, ночью, возле склада ГСМ, почувствовал недомогание и не понял, уснул или потерял сознание… Очнулся от взрыва, склад горел… Была ли это диверсия, или попадание шального снаряда, а может быть, бомбы, он, конечно, не знал. Факт, что склад горел, а часовой был жив. Суроженко не уловил признаков воздушной тревоги, признаков артналета. И он понял, что совершил воинский проступок, за который, принимая во внимание суровые военные законы, его могут расстрелять. Он был молод и, возможно, не очень умен. (Так пояснила Домна Петровна.) Первое, что пришло ему в голову, — бежать. Нет, нет… Не дезертировать. А бежать в свой родной полк, который, как было известно, сражался с врагом в каких-нибудь двадцати километрах… Он добрался до штаба своего полка. Добрался, наверное, только потому, что солдат, торопившийся на фронт, вызовет меньше вопросов, чем по дороге в тыл. Начштаба майор Кирсанов выругался круто, узнав, что Суроженко сбежал из караульной роты. Суроженко объяснил, что не желает топить печки в комендатуре, а желает драться плечом к плечу со своими боевыми товарищами…