— Да, — говорит бывший шофер Жора, — дорога, прямо отметим, не шоссейная, но отмахать по рейсу еще придется.
Бомбы и ракетные мины лежали в длинных, узких ящиках, словно в гробах. Чугунков предложил:
— А что, если их прямо в таре транспортировать? Давай?!
— Чушь! — ответил Слива. — Тяжелее, неудобнее: попробуй замаскируй желтые ящики.
Сорвал пломбу, распахнул крышку. Взрывателя, конечно, нет. Но посмотреть на всякий случай не мешает.
— Помоги, — попросил Слива.
Они с Чугунковым осторожно подняли мину с деревянного ложа.
— Посторонись, посторонись… — Медленно ступая, двинулись к выходу.
Проклятая глина! Вместе с ней в сапог к Сливе, видимо, попал и камень. Забился под портянку и мешает идти. Подниматься по глиняным ступенькам вот с таким грузом совсем непросто. Пальцы потеют и скользят, а металл грубый, твердый, в него не вцепишься ногтями.
— «Раненых таскать», — пробурчал Чугунков, передразнивая Сливу. — Человек, он есть человек. Больной ли, здоровый. С ним всегда договориться можно… А эти…
Они осторожно положили мину на санки Сливы.
— Потом закрепим, — прошептал Слива. — Пошли за второй.
Но когда они спустились в склад, там произошло следующее. Архивариус, который с каким-то бойцом поднимал ящик, не удержал свой конец. Ящик вырвался из рук напарника, перевернулся, и бомба вывалилась на пол и завертелась рыбой, выброшенной на берег. Все замерли. Не припали к земле, ища спасения, а, вернее, остолбенели. И только уперли в бомбу лучи фонариков, точно это были прутья. Взрыва не случилось. Старшина первый нашелся:
— Так дело не пойдет. Должон быть порядок! Слива и Чугунков, оставайтесь здесь, подготавливайте груз.
Порожние ящики, чтобы не мешали, решили ставить к стене один на другой. Ящики с бомбами и ракетными минами подтаскивали к самому входу, проверяли, нет ли взрывателей.
Люди подходили и подходили…
— Как там туман? — спросил Слива бывшего шофера Жору.
— Туман — свой парень. Вновь крепчает.
— Работы еще на час осталось. Продержится? Или нет?
— Я же сказал, крепчает. — Жора включил фонарик и, словно обметая пыль, повел лучом по стенам. — Слива, тебе не кажется, что здесь пахнет газом? Принюхайся.
— Нет. Здесь пахнет ленинградским рестораном «Астория».
— Белая кость, по ресторанам ходил! — изумился Жора. — А мы больше так, из горлышка.
— Хватит трепаться! — сказал Чугунков. — Давай лучше бомбу вытащим.
— Мне бы которую поменьше, — сказал Жора. — Я хилый.
— Не в магазине, — возразил Чугунков.
Они взяли бомбу на плечи, как бревно, и пошагали к выходу.
Рация молчала. А Галя привыкла к наушникам, как близорукие привыкают к очкам, и не замечала их. Подвинув поближе каганец, она разложила перед собой маникюрный прибор, открыла флакончик с лаком, понюхала и занялась ногтями.
Ночные дежурства, когда стояла тишина и не было срочной работы, растягивались, точно резина. И самое гиблое дело поглядывать тогда на часы. Стрелки, казалось, спят на циферблате. А часы, насмехаясь, убаюкивают: «ус-ни, ус-ни…».
Никто ей не говорил, но она сама сделала это маленькое открытие: время можно перехитрить. Забыть о нем. И если думать о чем-то хорошем, строить планы, вспоминать прошлое, время начинает злиться. И торопится.
Галя усмехнулась: она обнаружила в собственной судьбе странную повторяемость. Она влюблялась трижды. И все три раза в своих начальников. Может, только к первому случаю слово «начальник» не очень подходит. Но она была десятиклассницей, а он учителем. Правда, всего лишь учителем черчения. Впрочем, он руководил драмкружком, а Галя считалась ведущей артисткой школы. Значит, он был все-таки ее начальником. Худой, всегда плохо выбритый, с кадыком на длинной шее, он умел быть заразительно непосредственным. И знал столько шуток, прибауток, анекдотов, и рассказывал их всегда к месту и всегда с тактом. С ним было весело. Он не умел сидеть или стоять на одном месте. Всегда в движении. Не красивый, не юноша. И так ей нравился. Он с женой снимал комнату в частном доме рядом со школой. И жена его, плоская, как доска, работала инспектором гороно.
Он днями пропадал в школе, а репетиции драмкружка порою затягивались до девяти, до десяти вечера. Иногда дольше.
Им надоели нравоучительные пьески из жизни школьников. Они обратились к классике и, увлекшись «Театром Клары Газуль», решили поставить «Карету святых даров». Галя, конечно, исполняла роль Камилы Перичолы — отчаянной красавицы комедиантки.