Кэтрин возмущенно замахала на него руками.
— Чем-то напоминает секс в церкви, — добавил он, надеясь прогнать неловкость и тревогу плоской шуткой.
Кэтрин улыбнулась, протянула ему руку — и нахмурилась, когда он ее не принял. Ник вспомнил, какой она была четыре месяца назад — вялая, подавленная, бродила из комнаты в комнату, словно брошенный ребенок; а теперь не замечает вокруг себя — даже в музыке — ни тревоги, ни тоски, ни скорби; ей достаточно того, что есть движение и, следовательно, жизнь.
— Послушай, дорогая, — сказал он, — у нас серьезные неприятности, и странно смотреть, как ты прыгаешь и скачешь, когда твоя мама… гм, да и все мы очень расстроены.
Он говорил рассудительно, словно член семьи, скрывая за этими словами собственную растерянность, желание быть полезным в минуту кризиса, но уклониться от его последствий. Кэтрин не обратила на него никакого внимания: она кружилась, упрямо и безмятежно напевая что-то себе под нос, затем вдруг прервала танец, подошла к окну и замерла там, вглядываясь в свое отражение в черном стекле, на фоне деревьев. Возможно, эти деревья — черные, причудливых очертаний — напоминали ей элементы головоломки, и Кэтрин мысленно пыталась правильно их сложить, чтобы извлечь из них какие-то указания. Наконец она повернулась к нему, и Ник заметил, что по лицу ее блуждает загадочная улыбка.
— Знаешь что? — проговорила она, присев на массивный подлокотник кресла. — Нам надо проветриться. Твоя машина здесь?
— Э-э, да, — ответил Ник. — За углом. Но… послушай, Джеральд скоро вернется.
— Джеральд может застрять на целую вечность. Ты же знаешь, они там иной раз до полуночи валандаются. А мы ненадолго. Просто у меня появилась одна мысль.
Мысль убраться из дома и вернуться попозже, когда улягутся страсти, была очень соблазнительна, тем более что в этот миг вошла Рэйчел и сказала:
— Только что позвонил Джеральд. Говорит, вернется поздно. Принимают какой-то важный законопроект, и он должен за ним… м-м… присмотреть.
— Как он? — заботливо поинтересовалась Кэтрин.
— Судя по голосу, отлично. Просит нас не переживать.
Рэйчел, похоже, вновь обрела уверенность и сейчас казалась почти счастливой; должно быть, подумал Ник, Джеральд сказал, что очень ее любит. Она прошлась по комнате, подыскивая себе какое-нибудь занятие, заметила на столе опавшие лепестки хризантемы, стряхнула их в ладонь и выбросила в мусорную корзину.
— Что за чудесная музыка, — сказала она. — Это Рахманинов?
В динамиках разгорался минорный вальс второй части. Рэйчел взглянула поверх головы Кэтрин на «каприччо» Гуарди, словно на какое-то давнее воспоминание. На миг Нику показалось, что она сейчас тоже закружится по комнате — в этот миг она очень походила на свою дочь. Но Рэйчел позволяла себе говорить и делать глупости лишь при игре в шарады.
— Мам, мы с Ником выйдем на полчасика, — сказала Кэтрин.
— О, милая… это обязательно?
— Нам надо кое-что сделать. Извини, я не хочу тебе говорить… но мы вернемся!
— Неужели это не может подождать?
— В самом деле, — пробормотал Ник.
— Не беспокойся, мамочка, я никому не скажу ни слова!
— Хорошо, — поколебавшись, согласилась Рэйчел, — но Ник, разумеется, пойдет с тобой.
— Мы просто съездим на машине в одно место, — заверила Кэтрин. — И Ник все время будет со мной. — И со смехом обняла его и притянула к себе.
Рэйчел многозначительно взглянула на Ника, словно говоря, что надеется на его рассудительность и преданность. Он смущенно отвел взгляд, понимая, что должен был активнее сопротивляться Кэтрин. Наконец Рэйчел кивнула, улыбнулась и устало прикрыла глаза.
— Только, пожалуйста, недолго, — сказала она. — Выходите через заднюю дверь. И возьмите фонарь.
Спускаясь с заднего крыльца, Ник услышал, как вальс прерывается возгласами фанфар; Рэйчел все еще слушала Рахманинова в опустевшей темной гостиной.
Куда ехать, Кэтрин не объяснила — только говорила, где поворачивать. Ник вздыхал с добродушным укором, стараясь не выказывать беспокойства: с каждым поворотом они отдалялись от дома, где Рэйчел осталась совсем одна. Когда они объехали Мраморную арку и свернули на Парк-лейн, он сказал:
— Мы что, в Вестминстер едем?
— В каком-то смысле, — ответила Кэтрин. — Сам увидишь. — И снова улыбнулась беззаботно и безжалостно.
— Зачем нам в Палату общин? Бессмыслица какая-то!
— Увидишь, — отрезала она.
Они проехали по Гровнор-плейс, свернули на Викторию и помчались прямиком к Вестминстеру. Впереди вырос залитый огнями фасад аббатства; затем они свернули на Парламент-сквер, к Биг-Бену, всегда вызывавшему у Ника странное волнение — именно Биг-Бен на картинке в книжке с детских лет ассоциировался у него с Лондоном. На часах было 9.30; послышался гулкий бой часов, свинцовые круги побежали сквозь рев автомобилей.