Единственным, что здесь представляло интерес, был сам Пит. Лет сорока с лишним, с редеющими волосами песочного цвета, лысиной на макушке и седоватой козлиной бородкой. Дюйма на два выше и Ника, и Лео, хотя и сутулый. На нем были потертые джинсы, джинсовая рубашка, что-то еще в том же стиле — костюм придавал ему вид дерзкий и агрессивный, словно старина Пит готов побороться за то, что ему принадлежит, и с презрением смотрит на бедного Ника, никогда ни за что не боровшегося. По крайней мере, так объяснил себе Ник собственный дискомфорт, смутное недовольство и робость, охватившие его у входа в мир настоящих геев. Он представлял себе Пита какой-то бесполой фигурой, вроде отца, стариком в галстуке и с аккуратно подстриженной седой бородой. А этот Пит, такой, каким он оказался, бросал отблеск новизны и на Лео. Теперь Ник смотрел на своего друга — тот стоял в небрежной позе, прислонившись крепким, тугим задом к краю антикварного столика, — новым взглядом: Лео здесь, с этим немолодым и непривлекательным мужчиной, как дома, потому что этот мужчина — его старый любовник, и вместе они сотни раз делали сотни вещей, о которых Ник осмеливается только мечтать. Ник не знал, как и почему окончилась их любовь, однако по манерам, позам, интонациям видел, что близость, пусть и чисто дружеская, между ними сохранилась, и завидовал, хотя и не знал, какого конца отношений хотел бы для себя. Лео почти ничего не рассказывал о себе — то ли игра, то ли привычный для него стиль. Однако теперь Ник удивлялся тому, что после Пита Лео выбрал его.
— Посмотри-ка на это, Ник, — вежливо предложил Пит, стараясь занять гостя. — Ты должен знать, что это.
— Симпатичная вещица, — заметил Лео.
— Еще бы не симпатичная! — отвечал Пит. — Это Людовик Пятнадцатый.
Ник окинул взглядом шкафчик с затейливой инкрустацией.
— Да, это encoignure, — ответил он и добавил, со слабой надеждой произвести впечатление: — N’est-ce pas?[4]
— Вообще-то у нас это называется угловой буфет, — уточнил Пит. — Слушай, малыш, откуда ты выкопал такое чудо?
— На улице подобрал, — подмигнув Нику, ответил Лео. — Бродил там, такой одинокий и потерянный…
— Ник, а где у твоего отца магазин? — поинтересовался Пит.
— В Барвике, в Нортхэмптоншире.
— Разве это произносится не «Баррик»?
— Так говорят только местные аристократы.
Пит щелкнул зажигалкой, сделал глубокую затяжку и закашлялся. Только сейчас Ник заметил, что он, кажется, в самом деле нездоров.
— Так-то лучше, — проговорил Пит. — Значит, Бар-вик. Да, бывал там. Тихий маленький городок в сердце доброй старой Англии, так?
— У нас очень красивая ратуша, восемнадцатого века, — добавил Ник, чтобы помочь ему вспомнить.
— Я там как-то прикупил шкаф времен Директории, bombé — если ты понимаешь, о чем я.
— Это вряд ли у нас. Наверное, у Гастона. Отец занимается в основном английской мебелью.
— Да? Ну и как сейчас идет торговля?
— Честно говоря, так себе, — ответил Ник.
— Да говори уж прямо: ни черта не продается! И у меня та же история. Еще четыре года с мадам Тэтчер — и мы все окажемся на улице. — Пит снова закашлялся, Лео хотел взять у него сигарету, но Пит его отстранил. — И долго ты живешь в Лондоне, Ник?
— Ну… месяца полтора.
— Полтора месяца? Ясно. И как, освоился в городе? Может, сводить тебя куда-нибудь? В «Волонтере» бывал?
Лео заметил, что Ник колеблется, и сказал:
— Нечего ему делать в этой богадельне. По крайней мере, пока он на пенсию не вышел, как все тамошние завсегдатаи.
— Осваиваюсь потихоньку, — сказал Ник.
— Я вот не знаю, где сейчас собираются молоденькие.
— Ну, например, в «Шефтсбери», — ответил Ник, припомнив рассказы Полли Томпкинса, частенько завязывавшего знакомства в этом пабе.
— Но ты ведь, кажется, не особенно любишь пивнушки? — заметил Лео.
— Если ценишь сильные ощущения, мальчик, — сказал Пит, — обязательно побывай в «Лифте».