Джейсон открыл глаза, и вытащил наушники.
Дайрон открыл рот, но Миша не дал ему сказать.
– Речь не о моей семье, в конце концов! Наплевать тебе на нее, ладно! Что там две жизни! А другие? Сотни, тысячи невинных людей! Примеры рядом: Хиросима! Люди? Люди. Тоже баланс не нарушается? А Чернобыль? У меня товарищ погиб возле реактора! И еще двое через несколько лет! Опять баланс, значит?
– Я был там во время взрыва. – Спокойно сказал Дайрон. – И вблизи наблюдал происходящее.
Мишино лицо побелело.
Я напрягся, ожидая, что он сейчас сорвется и ударит мальчишку, и приготовился вступиться.
Но ничего не произошло.
– Хранитель, твою мать! – с каким-то зловещим пренебрежением глядя на щуплого мальчишку, процедил Голубых. – Что ж ты, такой могущественный и великий, вместо того, чтобы людей-то спасать, зрителем прикинулся? И как, доволен увиденным? Потешил свое любопытство, а, Господи?
Я молчал, не зная, что сказать на это богохульство. В Мишиных словах была доля истины, но все же… Как говорится, выслушать нужно все стороны.
– А ты что, язык проглотил, когда не нужно? – Миша повернулся в мою сторону. – Спроси у него, как расставляются приоритеты!
Я прокашлялся.
– Ты действительно хочешь знать? – пристально глядя на меня, спросил Дайрон.
Я кивнул.
– Тогда слушай.
* * *
Игорь торопливо шел по коридору. Ну надо же, какое неудачное совпадение! И зачем только он послушал Веру!
«Хорошо рисуешь, Игоречек» – скорчив гримасу, передразнил он неизвестно кого. Завязался с этой стенгазетой на свою голову! А все Верка! Мол, до Первомая всего пять дней, людей-то хоть и много, а стенгазету некому оформить – Люда из АХЧ уехала к матери, и будет только через две недели, а может и вовсе не приедет! Людей тьма, а рисовать-то и некому.
А Игоря, после того, как на он Восьмое марта изобразил завгара Онопко в виде буржуина с огромным пузом и широко открытым ртом (этакий прозрачный намек на рвачество и грубость, кто знает, тот поймет), Вера заприметила.
Ну, откровенно говоря, Игорь и сам считал, что Онопко получился неплохо. Карикатуру опознали все. Даже Брюханов лично смотрел, постоял с минуту, и удовлетворенно хмыкнув, отошел. А уж после, на летучке, сказал веско (это Игорю потом передавали): «Вам, товарищ Онопко, нужно подтянуться по отдельным позициям. Хочется, знаете, видеть товарищей на Доске почета, а не в виде карикатур. У нас, знаете, тут не «Крокодил» и не «Фитиль».
И дошло-таки до Онопко или нет, неизвестно, но к Игорю он подошел, и тыча ему под нос узловатым пальцем, обидчиво сказал: «Ты тут, молодой человек, не очень-то! Я тут пятнадцать лет работаю, и вообще… Если надо чего, подойди, и так прямо скажи, а то сразу рисовать! Делом лучше б занимался!».
В общем, попал Игорь рисунком в десятку. Надолго или нет, но сбавил Онопко обороты. И поллитру требовать за каждую машину внеплановую, и женщин матом посылать перестал. Вот она, сила искусства! И результат есть, и никого не обидели – рисунок ведь без подписи! А что на Онопко похож – так и Семенович из бухгалтерии тоже вылитый Гитлер, только без усов – и никто ж на него пальцем не показывает!
Ровным безжизненным светом горели плафоны освещения. Игорь обратил внимание, что четвертую и седьмую лампы наконец-то поменяли.
Не прошло, как говорится, и трех месяцев.
Коридор был непривычно пустым. Все на рабочих местах. Игорю даже показалось, что он слышит, где-то далеко-далеко, на самом пределе слуха, исполинское дыхание установки. Пульсирует кровь, нервные окончания передают сигналы, и огромный слаженный организм, частью которого является он сам, живет своей жизнью.
Игорь рывком открыл двери на лестничную клетку и нос к носу столкнулся выходившим Акимовым.
– Тээк-с, молодой человек – зловеще сверкнул очками начальник смены. – Где это тебя носит? Почему я втык должен от начальства получать, когда кто-то гуляет, а?
Обычно спокойный, сейчас он был очень возбужден.
– Я, Александр Федорыч, собственно… – пробормотал Игорь – стенгазету к Первому мая…
– Да какая к черту стенгазета! Меня тут на части рвут, а ты там всякими глупостями занимаешься! – Акимов помолчал, остывая. Игорь терпеливо ждал.
– Значит, так. – Большим пальцем начальник смены указал куда-то себе за спину. – Быстро переодевайся и вперед! И так уже… – он махнул рукой.
– Есть! – молодцевато сказал Игорь и понесся в раздевалку.
Когда он торопливо переодевался, скрипнула дверь, и вошел Славка, вихрастый парень лет двадцати двух, ровесник Игоря.