Дед Мороз погасил фонарь. Глок он сунул в кобуру и поковылял отсюда. Укушенная щиколотка ужасно болела.
Он осторожненько сунул ключ в замок, не желая наделать ненужного шума. Легонько повернул и скривился, когда мощные ригели "Герды" щелкнули. В тишине холла элегантного дома с апартаментами этот отзвук прозвучал, словно грохот выстрела.
Дед на мгновение замер. Хромированную дверную ручку он пока что не провернул. Мороз быстренько осмотрел себя. Сойдет, оценил он. К счастью, можно было переодеться, в багажнике он возил запасную одежду, как раз для таких вот случаев, когда кто-то или что-то вели себя настолько нехорошо, что забрызгивали его кровью Пригодилось и в этот раз, хотя кровь была его собственной.
К счастью еще у брюк были довольно широкие штанины, чтобы скрыть выпуклость персональной полевой перевязки на щиколотке. Выпуклость эта была видна лишь тогда, когда Дед шел. Он решил держаться поближе к стенке и, на всякий случай, не поворачиваться спиной.
А может все будет не так уже и плохо, - подумал он. – Вдруг она спит…
Дед решительно провернул дверную ручку, осторожно толкнул дверь, после чего облегченно вздохнул. В прихожей царил полумрак, горела лишь одна маленькая лампочка. Ягода всегда оставляла ее включенной, когда ему призодилось вернуться поздно. Говорила, это для того, чтобы ему было удобнее. Но Мороз подозревал, что все это лишь затем, чтобы он не спотыкался на ощупь о мебель и не ругался слишком громко.
Щель расширилась, теперь можно было уже и вскользнуть вовнутрь, тихонечко, словно толстый котяра, возвращающийся с ночных похождений. Мороз тщательно закрыл дверь, включил систему тревоги, повернулся и замер…
Она стояла в двери, опираясь о фрамугу. Еще зарозовевшаяся от сна, на щеке отпечатался след подушки в мережках. Изумление Деда переродилось в укол стыда, что вот, разбудил мол женщину, что не вел себя достаточно тихо.
- В шахматы с друзьями играл, - бросил он быстро и не особо к месту. – Засиделся.
Она подошла к нему, закинула руки на шею, прижалась всем телом. Дед обнял ее, ее запах, разогретой сном, уютно заполз в его ноздри. Под пальцами он чувствовал гладкость шелковой пижамы бордового цвета, скользкой, тонюсенькой материи, который тут же заставлял догадываться, что находится под низом. Нечто столь же гладкое, теплое и милое.
Все волнение Деда мгновенно растворилось в мягкой нежности. Она улыбнулась, когда он пощекотал ей усами шею.
- А разве я о чем-нибудь спрашиваю? – проурчала она ему на ухо.
Тот не отвечал, потому что был ужасно занят. Женщина ласково отстранила его, взяла ладонь и поднесла к своим губам. Улыбка сделалась несколько насмешливой. Ягода поглядела Деду прямо в глаза, она еще ничего не сказала, а тот уже смешался. Затем неуклюже попытался освободить руку. Не позволила.
Губами она коснулась вершины твердой, мохнатой лапищи.
- Ну, раз уже ты сам начал… - тихо произнесла она. – Тогда, почему твои руки пахнут порохом?
Дед вырвал ладонь, стал машинально вытирать ее о штаны.
- А чего, они шахматами должны пахнуть? – раздраженно заявил он. Подозрительно понюхал покрасневшую от трения кожу. Но характерного запаха сгоревшего кордита не почувствовал. Дед подозрительно глянул на Ягоду.
Он был зол.
Только сейчас до него дошло, что, скорее всего, над ним посмеялись.
Ведьма ответила злорадной усмешкой и откинула со щеки черные волосы.
- Я же не цепляюсь к тебе, - ответила она на его явную злость. – Ну а ты мог сказать, будто бы был в тире.
Она чуточку помялась, тряхнула головой.
- Нет, не мог, - тихо добавила она. – Уж лучше иди и хорошенько перевяжи ногу, насколько я разбираюсь, тебя покусало что-то мохнатое и вонючее. А я сделаю кофе.
И она направилась в кухню. Дед Мороз какое-то время еще постоял с не самым умным выражением на лице посреди прихожей. Только лишь когда из кухни дошел шум электрического чайника, он тихонько ругнулся и отправился в ванную.
Дед сидел на унитазе со спущенными до щиколоток штанами. И он злился, в наибольшей степени – на самого себя. И размышлял, ну что его заставило врать. Ведь Ягода ни во что не вмешивалась, что бы он ни делал. Самое большее, неодобрительно молчала.
Ну, правильно, меланхолично подумал он. Молчала. А он в подобного рода ситуациях безнадежно терялся. Он бы предпочел, чтобы она осыпала его упреками, даже если бы поскандалила. Тем более, с ней случалось, что замолкала ни с того, ни с сего, без какой-либо видимой причины. Во всяком случае, без такой, которую он мог бы усвоить своей мужской логикой.