- Убил ее. – Услышал Морозов слова, а потом нечто похожее на старческое хихиканиие. И Дед сразу же понял. Он уже знал, что Ягода хотела убежать не от него.
- Убил, - кивнул он и неспешно повернулся.
Ведьма была старая, настолько древняя, что сложно было понять, как способна удержать тяжелый дробовик. Только черный глаз ствола калибра, как минимум, двенадцатого, как инстинктивно оценил Дед, глядел ему в глаза без малейшей дрожи.
Женщина была ну просто невероятно уродливой и отвратительной. Архетип злой ведьмы с крючковатым носом, украшенным бородавкой на самом кончике, слезящимися глазами, с редкими клочьями седых волос, выглядывающими из-под дырявого, небрежно завязанного платка.
Минуту та молчала. В конце концов, оружие опустила.
- Ты гляди мне, - предупредила она и снова захихикала. В скрежещущих звуках не было ни грамма веселья. Скорее уже, презрение. – Я всегда успею. А дробь у меня волчья, и тебя остановит, если в башку какая дурь придет. Тебе ведь нечего уже терять?
- Нечего, - глухо ответил Дед.
Старуха злорадно рассмеялась, открывая стертые, словно у пожилой эскимоски, желтые пеньки зубов.
- Дурак ты, - коротко прокомментировала она слова Деда. – Есть чего.
И с чего бы? – подумал тот. Жизнь? А чего она стоит?
- Вот тут ты прав, - согласилась ведьма. – Нихрена не стоит. И что теперь? Утопишься в этом вот озере? Или сделаешь так, что я тебя застрелю? По пути слабака пойдешь?
Она отрицательно покрутила головой.
- Не пойдешь, потому что я тебе не позволю. Заплатишь за все, что удалось тебе послать псу под хвост. Ведь кто-то заплатить должен, и этим кем-то будешь ты. Я знаю, знаю, ты у нас бессмертный, сам, по-хорошему, не умрешь. Но ведь тебя можно убить, как и ее.
Движением головы она указала в полуоткрытую дверь. А у Деда снова стиснуло в груди. Уже только боль, уже не холод.
- И не стану я тебя щадить, придурок, не думай себе. – Старческий голос слегка дрогнул. – Ничего тебе не прощу.
- Ты и не обязана, - резко перебил старуху Дед.
- Ой-ой-ой, вы поглядите, какой гордый. – Старуха злорадно скривилась и, хотя еще секунду назад казалось невозможным, сделалась еще более гадкой. – Тогда хорошо, начинаем. Умерла она ради тебя, ради твоих прихотей. – Бабка поглядела в лицо Мороза с каким-то обезьяним любопытством. – Ну, и чего ничего не говоришь?, - лицемерно удивилась она. – Гордый ты у нас, голубочек, ну хорошо.
Голос ее сделался твердым, не было в нем дрожи, визга. Маска начинала приоткрывать истинное лицо.
- Мир – это тебе не сказочки для детей. Мир – это страх и таящиеся повсюду кошмары. Такие же, как и мы, ведь мы тоже никак не соответствуем этому хренову месту. Можешь натянуть алый плащик, запустить седую бороду и давать детям подарки. И все равно: ты останешься чудовищем, противным людской природе. От этого не убежишь, не скроешься. Потому что от себя не убежать.
Где-то Дед это уже слышал. И только теперь имел возможность обдумать. Только слишком поздно.
- На свете существуют еще и сказки для взрослых. Имеются темные силы, более могущественные, чем мы. Силы гневающиеся, злые и разочарованные. С жадностью желающие крови и мести. А чтобы тебе было легче, прибавлю: нашей крови.
- Я знаю, - коротко отрезал Мороз.
Он мечтал только об одном – когда, наконец, эта чертова ведьма сунет себе метлу между ног и улетит. Чтобы сам он спокойно мог устроить то, что оставалось еще устроить. Ну а потом поискать веревку. Или бритву.
Ведьма погрозила ему пальцем, когтистым, законченным длинным и грязным ногтем.
- Что, снова по легкой дорожке пойти желаешь? – спросила она у него со злобной усмешкой. Вот только глаза ее глядели жестко, они уже не были слезящимися и гноящимися, но светящимися в темноте кошачьей зеленью. – Об этом забудь, тебе расхочется, сразу же, как только я закончу.
- Тогда заканчивай, - буркнул Дед.
- Еще и от стыда избавить? – насмешливо заметила старуха[56]. – На это не рассчитывай, будет тебе еще и стыд.
А тот уже имелся, больно кусал, боролся с печалью и обычной болью. Дед понимал теперь хорошо, что не понял, когда еще мог, когда еще не было поздно. Он все принимал на себя, потому как именно в себе и сомневался. А она – нет.
- Все время она пыталась это тебе сказать. Ба, напрямую тебе сказала, тут я уверена. Но ты думал только о себе, она не могла пробиться сквозь твой чертов панцирь жалкого типуса с вечным кризисом среднего возраста. Вот признайся, это сколько веков тебя все под пятьдесят?
Мороз не ответил. Он и сам толком не помнил.
56
wstydu… oszczędź!… - Цитата из "Потопа" Генрика Сенкевича. Слова Анджея Кмитица, обращенные к Михалу Володыевскому, который победил его в сабельном поединке. Сделалась распространенной поговоркой.