— Я наслежу у вас.
— Ничего, такие следы легко уничтожить, — заметил хозяин и неожиданно скомандовал: — Правую руку вверх!
Ничуть не удивившись, гость выполнил приказание. Хозяин бесцеремонно повернул его боком к лампе и осмотрел выбритую подмышечную впадину. «Всё правильно, — удовлетворенно подумал он, заметив уже зажившую крестообразную царапину в подмышке. — Последняя проверка…»
— Одевайтесь, — приказал хозяин и подал гостю сухую одежду.
Пока шло переодевание, оба молчали.
— Ну, как погодка?
— Мерзкая погодка, что и говорить. — Хозяин положил пистолет на край стола. Гость усмехнулся.
— Однако вы внимательны к гостям. Это — что? Осторожность или привычка?
Хозяин повернулся к нему.
— А вы сами не забыли схватиться за свою игрушку, увидев меня. — Он сделал старомодный радушный жест. — Прошу садиться. Это, если хотите, привычка. К осторожности…
Абажур лампы прятал лицо хозяина. Гость недовольно покосился на лампу.
— А у вас, милый мой, это больше, чем осторожность. — Хозяин внимательно смотрел в бледное, с тонкими правильными чертами и коротко подстриженными светлыми усиками лицо гостя, отметил слегка припухшие веки и тени усталости под скулами. — Тяжело досталась поездочка?
Гость встал и остановился перед хозяином, раскачиваясь на носках.
— А что? Путевочку в санаторий приготовили? Смотрите, мне полагается. — Он недобро улыбнулся в лицо хозяину. — Пришлось кончить одного.
Он достал из кармана массивный никелированный кастет и хвастливо подбросил его на ладони.
— Прекрасное оружие. Бесшумное и безотказное. В умелой руке, конечно. Так что я в своем роде ударник. А вы — хозяин. Так премируйте. Ведь это здесь, у вас, практикуется.
Хозяин провел по лысине длинной темной ладонью.
— Вообще — да. А у меня — нет. Здесь — это пока еще не у меня. И зарубите себе на носу, молодой человек. Здесь легко можно получить путевку. В дом отдыха. Прекрасные условия: четыре стены, тишина, надежная охрана и небо в крупную клетку… А вот вы сами проговорились своим «здесь». Значит, вы оттуда? — кивнул он подбородком на окно. Гость согласился.
— Выговор чистый. Долго учились?
Гость пожал плечами.
— Разговор выходит за рамки служебного. Впрочем, я не отвечаю за последствия. Вы первый затеяли его. Меня не упрекнут в болтливости. Но ответить могу. Язык знал с детства. Потом начал было уже забывать. Помогли три с половиной года плена. Практика богатая… — Он заглянул в темную спальню, неприметно зевнул. — Лисовский… Лисовский… Надо полагать, это не единственная ваша фамилия?
— Здесь задаю вопросы я. А вы отвечаете. — Лисовский встал и подошел к гостю. Высокий и костлявый, он был на голову выше широкоплечего пришельца. — Вам это надо знать. Впрочем, это извинительно. Вы устали, наверное, не знаю уж как величать вас по имени-отчеству.
— Николай Петрович Пряхин.
— Неглупо. Ничто — даже имя и фамилия — не должно бросаться в глаза и резать уши. Русские люди не те стали, что в светлой памяти мои времена. Да, не те. Они научились делать такое, что вашим там и не снится. И думать. Да так, что один неосторожный шаг… Я не ошибусь, сказав: едва ли он кончится благополучно. Впрочем, что же это я? Вас покормить надо. Нотации — плохая пища для «ударника».
Он полез в духовку. Вкусно запахло жареным мясом. Пряхин голодными глазами следил за хозяином. Тот перехватил его взгляд и ухмыльнулся.
— Отведайте, сам готовил. Живу, как видите, бобылем. Раз в неделю соседка моет полы. — Старик поколебался, достал из шкафа бутылку водки и две стопки. — Выпьете с ветерка?
Гость кивнул.
— Сегодня о деле говорить не будем. Я не расположен, да и время терпит. — Лисовский залпом выпил стопку и шумно втянул воздух ноздрями пористого носа. Поглядел из-под кустистых, с прозеленью, бровей.
— Знаете, соскучился я по настоящему интеллигентному собеседнику, с которым не надо следить за каждым словом и опасаться, что сболтнешь невпопад. Поэтому прошу не думать, что я выпытываю у вас личные или служебные тайны. Этот частный разговор останется между нами. — Он скупо улыбнулся. — Пока вы мне нравитесь. Есть в вас эдакое… — Лисовский щелкнул пальцами.
— Идейность проглядывает? — усмехнулся гость.
— Нет, Николай Петрович, или как там вас еще зовут. Какая уж у нас идейность. Бесконечная, неутолимая злоба, ненависть… Русский язык богат. Синонимов можно подобрать много. Вы человек свой, поймете. Молчать иногда трудно… Вот слушайте. Перед первой мировой учился я в Петербурге, в Технологическом. А здесь — на счастье или несчастье — окочурился мой папаша. Первой гильдии купец и рыбопромышленник. Гремело его имя в этих краях. Великий блудник был папаша. Ни одной девки или смазливой бабенки на промыслах не пропускал. Туземками тоже не брезговал. Позже я узнал: доставили ему какую-то девчонку-туземку в его здешнюю резиденцию. А тут, смотри, жених и еще какой-то русский парень явились: отдай, дескать. Папаша приказал принять их в плети. Туземца уже забивать начали, свалился. А русский парень подскочил к отцу и всадил ему охотничий нож по рукоять в брюхо. Так и стал я богатым наследником. Быстро узнали. Начали увиваться около меня разные. Познакомили с видными столичными людьми. Был среди них такой писака Аркадий Аверченко — лизоблюд и остряк. Удрал от революции за границу. Как, собственно, удрали и вы. Впрочем, не вы, а ваш батюшка…