— Может быть, следы падения? — осведомился приезжий.
— Почти исключено. Царапины длинные и прямые, — покачал головой старший лейтенант.
— Пальцевых отпечатков не обнаруживали?
— На банках было найдено несколько пальцевых отпечатков, пригодных для сличения.
— Чьи? — живо спросил Трофимов.
— Пришлось пойти на дактилоскопирование участников экспедиции. Два отпечатка оказались принадлежащими проводнику экспедиции, местному жителю Никифору Сергунько…
— Остальные? — гость был заметно заинтересован.
— Данные экспертизы мы получили только вчера… Из остальных имевшихся на консервных банках отпечатков был пригоден для сличения один. Он оказался принадлежащим… — Старший лейтенант на секунду остановился и коротко глянул на Горина. Тот разрешающе кивнул. — Это… отпечаток указательного пальца левой руки доктора геологических наук Рахимова…
— Эти люди допрашивались?
— Сергунько — нет, а Рахимова товарищ Шапошников уже допросил до получения данных экспертизы.
3. ПЕРВЫЙ ДОПРОС
Поставив жирную точку в конце фразы, Трофимов откинулся на спинку стула. Покосился на сидевшего в стороне и занятого газетой полковника Горина.
«Что ему нужно? Неужели не доверяет? Так нет, он не вмешивается в допрос… И все-таки не доверяет. Иначе читал бы эту двухнедельной давности газету у себя в кабинете. Двухнедельная «свежая» газета. Вот в Москве бы он сейчас читал газету действительно свежую.
Кой черт дернул напроситься у начальника отдела ехать сюда? Мода такая, что ли? Восток, Восток. Даль, глушь. А люди какие?»
Трофимов куснул нижнюю губу.
«Вдобавок ничего не получается. Все по-прежнему остается неясным… А ведь за спиной немалый опыт. Более десятка лет следственной работы. Это — тысячи допросов. Тысячи людей. И у каждого свой характер. А вот этот крепкий орешек. Доказательств никаких, а виновник, наверное, он. И все время ускользает от прямых ответов даже на внешне вполне невинные вопросы…»
Майор с нескрываемым недоброжелательством смотрит на сидящего перед ним человека. Сергунько сидит спокойно, даже чересчур непринужденно. Широкие плечи проводника заслоняют от майора входную дверь. Сухое серьезное лицо, изборожденное морщинами. Пышная пепельная борода. Глубоко сидящие выцветшие глаза под густыми седыми бровями. Шапка густых седых волос. Морщинки около глаз сбежались смешливо. — «О чем он думает? Издевается надо мной? Жаль, нет доказательств…»
Трофимов внимательно смотрит на одежду проводника. Иногда на ней остаются незаметные даже владельцу следы. Нет, ничего не найдешь на этой старой, видавшей виды телогрейке, которая еле сходится на могучей груди проводника.
Часто беспокойство человека выдают его руки. А у этого они неподвижно лежат на коленях. Тяжелые темные кисти с обломанными ногтями на заскорузлых грубых пальцах.
На миг Трофимов до боли ясно представил, как эти сильные кисти сдавливают худую длинную шею профессора Левмана.
«Руки убийцы, — думает следователь. — Это он. Все равно допытаюсь до истины».
Неожиданно громко спрашивает:
— Так вы утверждаете, что вам было неизвестно — куда и зачем ушел Левман?
Сергунько медленно поднял глаза на старшего следователя.
— Я уже говорил об этом. Последний раз я видел профессора вечером 29 июня. Он сидел у костра и долго делал какие-то заметки в блокноте.
— Какие именно?
Человек пожал плечами.
— Какое мне дело до заметок профессора? Почему об этом спрашивают меня? Я человек посторонний…
— Вас спрашивают как свидетеля, и вы обязаны отвечать правду…
— Я слишком стар, чтобы лгать. На мой взгляд, Левман был хорошим… — старик на секунду сдвинул свои густые брови и твердо сказал: — уважительным человеком. Не как другие. Трудно такому сделать плохое.
«Черт знает что! — чуть не вырвалось у Трофимова. — Этот старик, кажется, преподает мне урок хорошего тона!» — Значит, подведем итог: Левман делал какие-то записи в блокноте. Этот блокнот, как вы утверждаете, он всегда носил с собой. Вы его видели. И этот блокнот исчез?