Дым. Он пахнул именно так. Как мужчина после душа, с оттенками мускуса и легким запахом дыма. Ни как грязный запах сигарет, но как костер, теплый, насыщенный и приятный. Я увидела что-то, что было похоже на его куртку или шляпу, и, потянувшись к ней чуть ближе, пришла к выводу, что запах исходил от него самого. Это было сексуально, и это заставило мое молодое сердце взволноваться. Я знала, что он старше меня и не видит меня так, как видела его я, но я ничего не могла поделать. Он накормил меня. Дал мне воды. И назвал Персиком. И он просто продолжал рассказывать, несмотря на то, что я делала свою злостную попытку притвориться, что не слышала ни единого слова из того, что он говорил. Он рассказал мне о своем сумасшедшем брате. О его милой маме. Как он любил работать на ферме и кататься на лошадях. Снаружи я была уравновешенной, жесткой и непроницаемой стеной, но внутри – я была открытой и хрупкой. Я все поняла…
Я хотела держать его за руку.
Я хотела пробежаться рукой по его щетине.
Я хотела касаться его губ своими губами.
Его голос. Его истории. Это было так, как будто я слушала глубокий тембровый бас моей любимой песни. Не желая пропустить даже ритма.
Я чувствовала себя так же высоко как фейерверк, который я видела в небе на вокзале на прошлый День Независимости. Ему не надо было прилагать особых усилий, чтобы подкинуть меня вверх, где я взлечу высоко и распадусь на маленькие частички.
Когда он переставал говорить, я изо всех сил старалась, чтобы не попросить его продолжать. Слушать о его жизни – это лучший побег от своей. Его истории относили меня очень далеко. Он взглянул на меня, ожидая, когда же я заговорю. Я не представляла, что он хочет от меня, ведь я не имела шикарных историй о семье или друзьях.
– Сыграем в историю, Персик, – сказал он, глядя на меня.
Я повернула голову к нему, вопросительно поднимая бровь.
– Что?
– Сыграем в историю, – сказал он. – Расскажи мне что-нибудь. Любое воспоминание.
Я нахмурилась. Я не хотела ничего ему рассказывать. Потому что все было плохо.
Увидев, что я не в восторге от этого, сказал: – Поиграй. Со мной. Расскажи историю. Хорошую историю, Персик.
Я пораскинула мозгами, пытаясь вспомнить, есть ли у меня хорошие истории.
Я не могу ему рассказать о ночах, в которых я думала, что замерзну до смерти за пределами вокзала, где я пыталась заснуть хоть как-то, но так и не могла. Я не могу рассказать о днях, когда мне удавалось стащить бумажник или немного наличных, после чего меня даже не поймали. Или о тех днях, когда мне удавалось достать достаточно еды, несмотря на то, что денег не было. Я не могла ему рассказать вот про такие «хорошие воспоминания». Дни, когда я просто выживала.
– Моя мама говорила это, – сказал он. – Когда я был грустным или у меня не задался день, она просто смотрела на меня и говорила: «Сыграй со мной в историю, малыш» – и я сразу вспоминал последнюю хорошую историю, которая случилась со мной. И что-то заставляло меня чувствовать себя хорошо. Я выбирал последние хорошие воспоминания и рассказывал ей, она улыбалась, и тогда мой день больше не казался таким плохим, ты понимаешь?
Я покачала головой, думая о последнем хорошем дне. Это не заняло слишком много времени.
– Однажды в поезде один незнакомец предложил мне место, свою еду и воду. Мой живот был полный, и мне было тепло.
Я не добавила, что он заставил меня почувствовать себя лучше всех. Не сказала ему, что уже много лет столько не улыбалась. Потому что это было то, что я действительно хотела сказать. Я хотела объяснить ему, что он сделал больше, чем просто дал мне поесть. Он напитал мою душу, когда она была очень истощена.
Его улыбка исчезла, и печаль заполнила мое сердце, но это было последнее хорошее воспоминание. Единственное, которое было за это очень долгое время.
Я вздохнула, потому мысли о той ночи только зарождали во мне эмоциональный конфликт. Я еще раз прошлась по жилищу Коула, младшая версия меня была бы уже давным-давно в обморочных воспоминаниях, но нынешняя я была наполнена истощающим гневом. Никто никогда не заставлял меня чувствовать так, как это сделал Коул. За все мои двадцать лет.
Я предлагала свое тело мужчинам. Я отдавала много разных вещей, чтобы выжить, но только не мое сердце. Только один человек когда-либо имел его.
Но этот пустой дом говорил слишком много о моем ковбое. Отсутствие семейных фотографий. Отсутствие личных вещей. Этот голый дом говорил об этом, и я ненавидела то, что он показывал.