Роберт Хайнлайн
Линия жизни
Председатель громко застучал, требуя тишины. Мало-помалу насмешливые выкрики и свист стихли – несколько самоназначенных блюстителей порядка сумели убедить слишком пылких субъектов сесть и успокоиться. Докладчик на трибуне рядом с председателем словно ничего не заметил. Его непроницаемое, чуть высокомерное лицо хранило полную невозмутимость. Председатель повернулся к нему и сказал, еле сдерживая раздражение.
– Доктор Пинеро («доктор» было сказано с некоторым нажимом), я должен извиниться перед вами за неприличные выкрики. Меня удивляет, что мои коллеги настолько забыли достоинство, подобающее ученым, что прервали докладчика, как ни велик, – он помолчал, плотно сжав губы, – был повод для возмущения.
Пинеро улыбнулся ему улыбкой, в которой было что-то на редкость оскорбительное. Председатель с трудом взял себя в руки и продолжал.
– Я хочу, чтобы заседание завершилось подобающим образом. Прошу вас кончить ваше сообщение. Однако прошу вас воздержаться и больше не оскорблять нас, высказывая идеи, которые любой образованный человек не может не признать ошибочными. Будьте так добры, повторите только о Вашем открытии, если вы что-то открыли.
Пинеро развел пухлыми белыми руками, повернув ладони вниз.
– Но как я могу предложить вам новые идеи, если сперва не рассею ваше заблуждение?
По аудитории прошло движение, раздался ропот. Кто-то крикнул из глубины зала:
– Выбросьте вон этого шарлатана! Довольно и того, что слышали.
Председатель постучал молоточком.
– Господа! Прошу вас! – Затем он повернулся к Пинеро. – Должен ли я напомнить вам, что вы не член этого общества и что мы вас не приглашали?
– Ах, так? – Пинеро поднял брови. – Помнится, я получил приглашение с грифом Академии.
Председатель пожевал нижнюю губу, а потом ответил:
– Да, верно. Это приглашение написал я сам. Но лишь по просьбе одного из попечителей – превосходного джентльмена, радеющего об интересах человечества, однако, не ученого и не члена Академии.
– Ах, так? Я мог бы и догадаться. Старик Бидуэлл, верно? Из «Объединенного страхования жизни»? И он хотел, чтобы его дрессированные тюлени разоблачили меня как шарлатана, да? Ведь если я смогу назвать человеку день его смерти, никто не пойдет к нему страховаться даже на самых выгодных условиях. Но каким образом вы меня разоблачите, если сначала не выслушаете? Даже если допустить, что у вас хватит ума меня понять? П-ф! Натравить шакалов на льва! – Он подчеркнуто повернулся к ним спиной.
Ропот в зале стал громче, в нем звучала злоба.
Тщетно председатель требовал тишины. В первом ряду кто-то вскочил на ноги. – Господин председатель!
Председатель не упустил удобного случая и крикнул:
– Господа! Слово предоставляется доктору Ван Рейну Смиту.
Шум затих. Доктор Смит откашлялся, пригладил великолепную седую шевелюру и сунул руку в боковой карман своих элегантных брюк. Он принял позу, какая бывала у него, когда он читал лекции в дамских клубах.
– Господин председатель! Уважаемые сочлены Академии Наук, будем терпимы. Даже убийца имеет право на последнее слово перед тем, как суд вынесет приговор. Так будем ли мы строже? Пусть даже приговор и предопределен интеллектуально. Я признаю за доктором Пинеро право на ту любезность, которую это ученое собрание должно оказывать любому коллеге, не состоящему в нем, даже если (он слегка поклонился в сторону Пинеро) нам неизвестен университет, присвоивший ему степень. Пусть то, что он намерен сказать, не отвечает истине, на нас это тени бросить не может. Если то, что он намерен сказать, верно, нам следует это знать. – Его красивый, хорошо поставленный голос успокаивал, завораживал. – Если манеры почтенного доктора кажутся нам несколько резковатыми, следует помнить, что возможно там, откуда он приехал, или в той среде, где он вращается, таким вещам придается меньше значения, а наш добрый друг и благодетель просил вас выслушать этого человека и тщательно оценить его утверждения. Так сделаем же это с достоинством и декорумом.
Он сел под треск аплодисментов, с удовольствием сознавая, что снова поддержал свою репутацию интеллектуального лидера. Завтра газеты вновь упомянут разумность и обаятельность «Самого красивого ректора во всех американских университетах». Кто знает, может быть, теперь старик Бидуэлл раскошелится и субсидирует постройку плавательного бассейна.
Когда аплодисменты стихли, председатель повернулся туда, где виновник всей этой бури сидел с безмятежным лицом, скрестив руки на круглом брюшке.
– Вы не продолжите, доктор Пинеро?
– А зачем?