Номер почему-то открывают некрологи. Не фронтовые, не военные — самые обычные. Накануне «почили в бозе» купец второй гильдии, чиновник и малолетняя девочка, о чем скорбящие родители сообщают, не жалея денег на крупный шрифт. А рядом — впритык — лепится самая разнородная реклама, доказывающая, что, несмотря на чьи-то смерти, жизнь берет свое.
Куда-то в уголок полосы закатился краткий обзор «Среди газет»: «Братание на фронтах, — гневно пишет автор, — осужденное почти всей прессой, за исключением ярко выраженной большевистской, находит защитника в киевской газете «Голос социал-демократа», которая восторженно восклицает, что братание — этот красивый лозунг беспочвенных на первый взгляд мечтателей — претворяется на наших глазах в плоть и кровь… Фразы… Фразы… И под прикрытием этих фраз, без толка вылетающих из уст русских фанатиков, немецкие разведчики подготавливают почву к созданию успеха предстоящему немецкому наступлению».
Эти отрывки и строки — контекст времени, когда выступает на арену общественной деятельности Шмидт. Нам сегодня легко двумя фразами поставить на место торопливого газетчика, отсеять зерна и плевелы в сумбуре петитных строк. А ведь ему, двадцатипятилетнему, все это еще предстояло освоить, осмыслить, во всем разобраться. Даже для столь недюжинного ума — совсем нелегкая задача! Стоит ли удивляться, что взгляды Шмидта в те месяцы — противоречивые и путаные.
В том же номере «Киевлянина» чуть не половину полосы занимает подробный репортаж с объединенного заседания Советов рабочих и военных депутатов, на котором решался «вопрос о продолжении или прекращении занятий в учебных заведениях».
Представитель студенческого коалиционного совета в длинной и пламенной речи убеждает своих однокашников, что страна «нуждается в культурных работниках… она может и должна использовать те культурные силы, которые имеются в среде студенчества». Он предлагает занятия прервать, экзамены или отменить или отложить до осени. Как именно надо использовать «культурные силы»? Что конкретно студенты должны делать? Почему работать на революцию надо только в летнее время? Ответов на все эти вопросы мы не найдем у пламенного оратора.
Заседание продолжается. Подходит очередь Шмидта подняться на трибуну. «Представитель младших преподавателей г. Шмидт приветствовал студенчество, идущее работать на общественной ниве, но вместе с тем указал, что в настоящее время целесообразнее использовать все силы для обслуживания всех сторон общественной работы… Он полагал, что наиболее способная часть студенчества могла бы успеть и держать экзамены, и работать на общественной ниве. Если кто-нибудь в настоящее время подготовлен к экзаменам — пусть их держит… Кто не подготовлен, пусть держит осенью».
Вряд ли эта речь приват-доцента обогатила собрание конструктивным предложением. Как мы помним, недавно он был категорически против прекращения занятий. Теперь его позиция половинчатая: «с одной стороны, нельзя не приветствовать, с другой стороны, нельзя не напомнить». И Шмидт, которого всегда отличала высокая требовательность к себе, конечно, чувствует неудовлетворенность своим выступлением. А затем — своей общественной деятельностью, которая, отнимая много сил, приносит далеко не богатые результаты.
Это чувство неудовлетворенности со временем усиливается. Проходит еще месяц, и университет снова попадает в поле зрения газетчиков. На сей раз конфликт разыгрался в связи с выборами ректора. Совет младших преподавателей здесь снова пытался выступить в роли посредника между профессорами и студенчеством. Была достигнута договоренность, что на должность ректора может быть избран только тот, кто пользуется поддержкой всех трех «коллегий»: студентов, младших преподавателей, профессоров. Перед выборами совету профессоров был передан список желательных кандидатов. Однако ректором избран профессор Цытович, имя которого не значилось в списке.
Младшие преподаватели негодуют, отзывают своих представителей из согласительной комиссии, уговаривают прогрессивных профессоров присоединиться к ним, разоблачают реакционных, грозят, что вступят в более тесный контакт со студентами, посылают делегацию к Цытовичу — убеждать, чтобы он подал в отставку. Словом, шум поднят на весь город, а толку опять мало. Цытович ректорское кресло оставлять не намерен. Потому, объясняет профессор, что его уход может быть воспринят как проявление трусости или малодушия, а он не собирается пятнать свое имя. Совет профессоров отказывается пересматривать принятое решение. Профессора говорят, что хотели выбрать ректора, угодного трем «коллегиям», но все кандидаты, которые устраивали студентов и младших преподавателей, от ректорского места отказались. Вот и выбрали Цытовича. Теперь, мил — не мил, надо признавать.