Жена Шмидта — Ирина Владимировна — не на шутку встревожилась, особенно когда знаменитый фтизиатр Г. Р. Рубинштейн высказался так: «Везти совершенно необходимо, хотя все что угодно может случиться и в Крыму, но если оставить его в Москве, летальный исход неизбежен».
Шмидт об этом приговоре не знал. Правда, когда впервые стало известно, что у него туберкулез, он взял с жены клятву: она будет говорить ему все, что бы ни сказали врачи. Ирина Владимировна обещала, но слово свое выполняла далеко не всегда — только тогда, когда ничего страшного медицина не пророчила.
Врачам легко было прописывать Крым. Попасть туда первой послевоенной осенью, когда многие санатории были разрушены, а те, что уцелели, по большей части еще не работали, оказалось делом почти невозможным. Выручили военные моряки. После 1936 года, когда под руководством Шмидта был осуществлен еще один отчаянный по смелости, в то время рискованный эксперимент — проводка Северным морским путем эскадры миноносцев, — он стал любимцем военморов. Туберкулезный санаторий Военно-Морского Флота в Ялте к осени 1945 года уже открылся, туда и поехал Шмидт вместе с женой.
От Симферополя до Ялты добирались на санаторной машине кружным путем — через Севастополь. Когда подъехали к бывшей городской границе, вдоль шоссе потянулись сплошные руины, искореженные скелеты зданий.
Шмидт до войны много раз бывал в Севастополе, очень его любил. И теперь с тоской глядел на мертвые, заваленные битым кирпичом улицы. Он, конечно, знал, как досталось Севастополю, но все же невозможно было представить, что этого великолепного города больше не существует.
Жена вспомнила смешную историю, которая с ними произошла здесь в один из предвоенных приездов. Они отдыхали тогда в Форосе и поехали в Севастополь по каким-то мелким хозяйственным надобностям, захватив с собой в машину еще одну супружескую пару из их же санатория. Вчетвером пошли на базар. Женщины энергично сновали между рядами, а мужчины, занятые беседой, слегка поотстали. Ирине Владимировне приглянулись мягкие тапочки, которыми торговал в ларьке веселый и разбитной грек. Пока она их рассматривала и примеряла, подошли мужчины. Шмидт пробурчал про тапочки что-то одобрительное. Ирина Владимировна уже отсчитала деньги. Но продавец вдруг выбежал из ларька, кинув на ходу:
— Не торопись, подожди минутку. Пошушукавшись с другими ларешниками, он скоро вернулся, неся в руках засаленную тетрадку.
Ирина Владимировна снова протянула ему деньги, но грек отвел ее руку.
— Очень спешишь, дорогая. Так теперь нельзя. Вот фамилию надо записать, кто купил, — и он раскрыл тетрадку.
— Зачем фамилию?
Продавец плутовато улыбнулся:
— Сам не знаю. Фининспектор такой — требует. Ирина Владимировна удивленно пожала плечами и написала: Шмидт.
Продавец глянул на фамилию и громко закричал: — Это он! Конечно, он! Я узнал! Нет ни у кого такой бороды! Во всем мире нет! Только у Шмидта.
На крик со всех сторон сбежались люди. Шмидт оказался в их тесном кольце. Все что-то кричали, хлопали в ладоши и тянули к Шмидту руки. Вырваться удалось не скоро. Ирина Владимировна растерялась и забыла про свои тапочки.
Но когда они сквозь узкий людской коридор все же пробрались наконец к машине, перед капотом вдруг вырос взмыленный грек и замахал руками. Подскочив к дверце, он сунул в окно завернутый в газету пакет:
— Вот, дорогая! Пусть будет в них удобно. Мой подарок жене Шмидта, — и он исчез в толпе…
Теперь не было базара, не было города, да и полулежавший на сиденье Шмидт мало походил на моложавого мужчину, каким он был в тот предвоенный год. Дорогу он перенес трудно и в санаторий приехал полуживым.
Да, многое изменилось всего за несколько лет — и в стране и в его жизни. Годы его славы, когда не было человека, не знавшего Шмидта, прошли. Страна пережила самую страшную в истории человечества войну. Совсем иные подвиги новых героев были у всех на памяти. А Шмидт, отнюдь не по собственной воле, оказался как бы в стороне от главных событий.
В феврале 1939 года Шмидта избрали первым вице-президентом Академии наук СССР. Потом началась война. Пришел приказ об эвакуации учреждений Академии. Нужно было вывозить на восток целые эшелоны ценнейшего оборудования — Президиум и большинство институтов эвакуировались в Казань. На новом месте пришлось в предельно сжатые сроки расселять академиков и научных сотрудников, разворачивать работу, и в первую очередь — выполнение заказов, имевших оборонное значение.