— Они подождут, пока я напишу радиограмму?
— Конечно, — возбужденно выдыхает Кренкель. — Конечно, они подождут.
…Первые дни на полюсе. Тринадцать человек разгружают флагманскую машину, строят лагерь. А погода держит остальные самолеты на базе. Проходят сутки, двое, трое. Взлет невозможен. Рация флагмана поломана безнадежно, а ведь она должна была сработать как маяк — вывести в их точку три другие машины. Аппаратура Кренкеля сконструирована так, что заменить в этом качестве самолетный передатчик не может. Главная задача экспедиции снова под угрозой. И если самолеты не долетят, за это в полной мере отвечать ему — Шмидту.
Кажется, чтобы выдержать все эти дни, когда нечеловеческим напряжением сил так много сделано, когда ты уже на полюсе, когда победа — вот она — рядом, в двух шагах, а все именно сейчас может полететь в тартарары, — кажется, чтобы выдержать это, не хватит никакого мужества. Но Шмидт как всегда деловит, собран, вежлив. Таскает вместе со всеми санки с грузами, обсуждает каждую деталь устройства станции, дает толковые советы, посмеивается над хозяйственной сметкой хитрого «Митрича» (Папанина), сумевшего запихнуть в самолет чуть не полтонны лишнего груза.
25 мая Кренкель отправляет на остров Рудольфа радиограмму: «На полюсе установилась ясная погода, облака уходят на юг». Снова поднимаются в воздух разведчики. Они сообщают, что в двухстах километрах севернее базы — чистое небо. А остров по-прежнему затянут низкими облаками, уже в тридцати — сорока метрах от земли — серое месиво. Но Шевелев все же дает приказ о вылете. Ждать дольше невозможно: ведь известно — с начала июня по август на острове Рудольфа не бывает летной погоды.
И через несколько часов люди в лагере уже слышат гул моторов. А вскоре на льдину опускается самолет. Его командир В. С. Молоков и штурман А. А. Ритслянд с абсолютной точностью сумели повторить маршрут флагмана.
Две остальные машины, не найдя сразу лагеря, садятся, как было условлено, во льдах в районе полюса, а затем связываются по радио с зимовщиками. На следующий день на льдину лагеря опускается самолет А. Д. Алексеева.
Хуже всего досталось молодому летчику Илье Мазуруку. Его самолет значительно отклонился от курса — на несколько десятков километров перелетел полюс. Лед в этом районе оказался изрезанным несколькими полосами торосов. Место для посадки удалось найти с трудом. А чтобы подняться в воздух, пришлось всем экипажем в течение восьми суток сбивать ледяные наросты, выравнивая полосу.
26 мая три самолета уже в лагере. Строительство идет полным ходом. За несколько дней все оборудование лагеря закончено.
Льдина приняла обжитой вид. Дрейфующая станция уже работает, регулярно ведутся научные наблюдения, метеослужба страны впервые получает ежедневные сводки с полюса.
Один эпизод тех дней врезался в память Шевелеву.
На шестые сутки после прилета, утром, впервые выдался свободный час. Шевелев вышел из палатки, огляделся и невольно почувствовал разочарование. Хотелось увидеть что-то необычайное. А льдина, истоптанная несколькими десятками пар сапог, исчерченная санными следами, выглядела так же, как полярные станции на островах: те же бочки с бензином, склады, антенна радиостанции. Конечно, Шевелев знал, что под ногами не земля, а лед, а под ним толща воды в несколько километров. Но именно знал — не видел, не ощущал. Стало обидно — неужели так и не испытаешь этого самого особого чувства полюса.
Не желая с этим мириться, Марк Иванович встал на лыжи и двинулся за ближнюю гряду торосов. И вот, когда лагеря не стало видно, — тут и подкатило.
Он стоял совершенно один, окруженный тишиной до звона в ушах. Только безмолвие оказалось не белым. День яркий, все залито солнцем, и его лучи будто красят снег — где в розовое, где в лиловое, где в желтое. И еще на снегу — синие тени торосов. Вдали чернеет ролынья, по ней плывут два айсберга, почти прозрачные, бирюзовые на просвет.
Шевелев присел на выступ тороса и сидел неподвижно, стараясь сохранить в себе это пришедшее в тишине чувство полюса. Просидел он долго, даже снег вокруг него подтаял. Потом глянул на часы — и присвистнул: подходило время связи с Мазуруком, надо было скорее в лагерь.
По дороге к рации Шевелев заглянул в свою палатку, где жил вместе с начальником экспедиции. Там сидели четверо: Шмидт, Водопьянов, Молоков и Бабушкин, — забивали «козла».
Только что виденное чудо так не вязалось с самым обычным домино, что у Шевелева невольно вырвалось:
— Как же это, братцы? Полюс, а вы в «козла».
Летчики посмотрели на своего прямого начальника виновато, будто упрек касался каких-то упущений по службе.