Весной 1811 года Том Линкольн перевез свою Семью на новое место, в 10 милях северо-восточнее Нолин-крика. У ручья Ноб-крик он купил участок в 230 акров. Почва здесь была чуть получше, да и соседей было больше. Неподалеку от новой хижины Тома проходила знаменитая Камберлендская тропа, основная дорога, связывавшая Луисвилл с Нашвиллем. На этой дороге можно было видеть крытые фургоны с переселенцами, двигавшимися на юг, на запад, на север, коробейников, торговавших всевозможными скобяными изделиями и галантереей, партии рабов, бредущих во главе с надсмотрщиком или в сопровождении работорговца верхом на лошади; иногда можно было увидеть конгрессменов или членов законодательного собрания, проезжавших в роскошных экипажах на заседания в Луисвилл.
Здесь, на этой ферме, маленький Эйб вырастал из одной рубашонки в другую, здесь он научился ходить и говорить, а когда стал немного старше, привык к домашней работе — бегал со всякими поручениями, таскал воду, дрова, выносил золу из очага. Он узнал, как появляются на ладонях мозоли от мотыги, когда трудишься над грядками фасоли, лука, помидоров. Он научился ходить за жеребцом и двумя кобылами, которых купил его отец.
Эта ферма на Ноб-крике, в долине, окруженной высокими холмами и пересеченной глубокими оврагами, была первым домом, который запомнил Эйб Линкольн.
Школа находилась за четыре мили от их дома, и когда она была открыта, а Сара и Эйб не были заняты по хозяйству, они ежедневно проделывали этот путь. Там, в бревенчатой хижине с земляным полом и единственной дверью, сидя на грубо сбитых скамьях без спинок, они выучили азбуку и научились считать до десяти. В этой школе всегда было шумно: ученики громко повторяли свои уроки, чтобы показать учителю, какие они прилежные. Первым учителем Эйба и Сары был Захария Риней, католик, вслед за ним появился Калеб Хазед, до этого содержавший таверну. Впоследствии Эйб вспоминал, что «всюду, где только можно было нарисовать линии, он тренировался в письме». Он выцарапывал слова углем, выводил их в пыли, на песке, на снегу. Он находил особую прелесть в письме.
Том Линкольн трудился всегда изо всех сил, и у него была репутация человека, который платит свои долги. Однако в 1814 году из-за ошибки в документе на право владения землей ему пришлось продать свою ферму на Милл-крике, получив за нее на 18 фунтов меньше, чем он сам когда-то заплатил. Началась тяжба по поводу его участка на Нолин-крике, затем другой процесс, грозивший потерей фермы на Ноб-крике. К тому же и здесь все больше и больше применялся труд негров-рабов. В 1815 году в графстве Хардин насчитывалось уже 1 238 рабов. На каждого налогоплательщика приходилось 58 негров-рабов — мужчин, женщин и детей, которые в описях оценивались наравне с лошадьми, коровами и другим домашним скотом. Поэтому, когда Том Линкольн в 1816 году решил перебраться в Индиану, это было, как писал впоследствии Эйб, «в известной степени из-за рабства, но главным образом из-за тяжб по поводу его прав на землю».
В декабре 1816 года Том Линкольн с Нэнси, Сарой, Эйбом, четырьмя лошадьми и самым необходимым домашним имуществом тронулись из Кентукки на север, пересекли реку Огайо и добрались до Индианы. Путь их пролегал через дикие, не тронутые рукой человека местности, по холмам, покрытым густым лесом, в котором росли мощные дубы и вязы, клены и березы. Туман и зимняя сырость мешали идти; мелкая поросль леса так густо сплеталась ветвями, что Тому, вероятно с помощью Эйба, приходилось иногда прокладывать дорогу топором. «Это были глухие места, — писал впоследствии Эйб, — где в лесах еще водились медведи и другие дикие животные, где рев пантеры наполнял ночь ужасом». В этой пустынной местности на квадратную милю приходился один человек, а дом от дома находился в двухтрех милях.
Наконец в 16 милях от реки Огайо, у ручья Литл Пиджен-крик, они нашли более или менее открытый участок земли. Здесь всей семьей соорудили из жердей временную хижину, у которой было только три стены, а у входа день и ночь горел костер. В последующие недели Том с помощью соседей и маленького Эйба, которому еще не исполнилось восьми лет, срубил и поставил бревенчатую хижину 18 на 20 футов, с чердаком. Эйб вспоминал потом, что «хотя ему было совсем мало лет, выглядел он гораздо старше и тогда-то получил в руки топор — этот самый полезный инструмент, который он с тех пор не выпускал из рук».