Сигрид думала о ребенке, которому вскоре предстояло увидеть свет, а также и о том, что надо как-то продержаться. Она твердо верила, что когда-нибудь вновь наступит мирная, нормальная жизнь, о которой она мечтала и которую планировала со своим мужем Калле (Карлом).
Сигрид познакомилась с Калле летом 1942 года — это был гибкий, спортивного вида молодой человек с тонкими, выразительными чертами лица, с неизменной легкой улыбкой на губах. Тогда она проделала долгий путь от фермы, расположенной в горах, где обычно проводила лето, ей было жарко, кожа обгорела, но она совершенно не устала. Его она увидела, завернув за угол, — он сидел на ступеньках дома и уплетал сметану, поставив миску на колени. Как ни странно, она сразу почувствовала его интерес к себе, хотя причина его прихода была вполне обыденной. Он был приятелем ее брата Халвора и зашел, чтобы просто купить яиц и сметану, а не для того, чтобы увидеть ее. Сигрид вспомнила, что мать отказывалась брать у него деньги из-за малости требуемой суммы. Правда, намекнула, что будет неплохо, если он, кассир местного дорожного управления, часто разъезжавший по фьордам, будет привозить немного рыбы.
Осенью Калле все чаще приходил к ним, а в сочельник его пригласили на рождественский обед. То, что начиналось как проявление некоторого интереса к ней, постепенно перешло в пылкую любовь. Ей было весело с Калле. Он был спортивен, умен и очень любил разыгрывать разные сцены. Глядя на него, зрители смеялись до слез.
«Я раньше никогда не встречала такого человека. Он заводил людей, заставлял их смеяться и радоваться».
Все решилось в апреле 1943 года. Сигрид и Калле встречались регулярно и вскоре стали любовниками. Это произошло вполне естественно: им нравилось быть вместе, они полностью доверяли друг другу и строили планы на будущее. Калле имел постоянную работу и зарплату, что было немаловажно. Когда Сигрид почувствовала, что беременна, следующий шаг был очевиден. Они поехали в родной город Калле — Вадсё и там поженились. Это было 7 августа — день был торжественным и достойно увенчал замечательное лето.
«Мы жили в доме родителей как часть большой семьи. Правда, нам принадлежала только спальня. Лето и осень того года были лучшим временем в моей жизни. Несмотря на войну и все, что она принесла, мы были счастливы и радовались совместной жизни, в материальном смысле нам ничего особенного не было нужно. Мы обсуждали следующий шаг. Калле уже поговорил со своим работодателем, и мы начали подыскивать себе собственное жилье».
Однако в ноябре безмятежной жизни пришел конец. Что-то незаметно изменилось, и у Сигрид возникло смутное чувство опасности, многое стало казаться ей очень непонятным. Калле все больше времени проводил со своим приятелем из Вадсё, которого звали Торстейн Петтерсен Рааби. Могло показаться, что Торстейн — просто большой шутник, но было в нем что-то еще. Сигрид не могла бы объяснить причину все большего беспокойства. Калле все чаще проводил вечера со своим приятелем в Кронстаде, в помещении конторы дорожного управления, похожей на казарму. Он возвращался домой поздно ночью, и от него частенько попахивало дешевым спиртным. Сигрид терялась в догадках — что же все-таки случилось? Почему муж, еще недавно такой спортивный парень, вдруг начал пить? Когда она потребовала объяснений, Калле ушел от прямого ответа. Его явно что-то тяготило.
«Он никогда не говорил, куда идет. Я с нетерпением ждала его, всматриваясь в окно. Наверное, не стоило так себя вести, но я уже ничего не могла с собой поделать. У меня возникли кое-какие подозрения, но уверенности в правоте не было. Все это отрицательно сказывалось на семейной жизни, потому что исчезала открытость в наших отношениях. Я спрашивала его, в чем дело, но он просил не торопить его. Я плакала и говорила, что люди уже начинают называть его пьяницей. „Это хорошо, — сказал он. — Значит, все идет, как надо“».
До рождения ребенка оставалось всего несколько недель; ожидали, что это произойдет либо в конце текущего, либо в начале следующего года. Ребенок, рожденный в любви и при наступлении нового года, должен быть залогом лучшего будущего. Но Калле по-прежнему где-то пропадал с Торстейном. Ничего хорошего это не сулило, и Сигрид не находила места от переживаний. Казалось, война добралась и лично до них. Ей было двадцать лет, она совсем недавно вышла замуж, у нее на руках был новорожденный ребенок, но она совершенно не представляла, что будет дальше.
Примерно в 2000 километрах к югу, в промышленном городе Гисен на территории земли Гессен, в сердце Третьего гитлеровского рейха, жила еще одна молодая женщина, которая так же ждала, тосковала и надеялась. Как и Сигрид Опгаард Расмуссен, Гертруда Дамаски, жизнерадостная и беззаботная, была в расцвете юности — ей исполнилось всего восемнадцать лет. Эти девушки не подозревали о существовании друг друга. Общими же у них были молодость и опасения за судьбу возлюбленных.