А. — Так, все, это переходит всякие границы приличия. Я не позволю себя оскорблять. Я иду к вам, вернее, вылезаю. Я хочу понять, почему вы так кричите? Зачем вы так буйствуете? Что я вам сделал такого, что вы меня так невзлюбили?
Б. — Давай, давай, иди сюда!
А. — Вот он я. У вас теперь есть возможность вывалить на меня все, что вы думаете. Только без рук, а то мы оба полетим вниз.
Б. — А я этого и хочу. Я вас и позвал сюда для того, чтобы схватить вас. И вместе, слышите вы, вместе, полететь туда. А так было бы очень просто. Вы мне нагадили, а я один отправился туда. Нет, теперь и я убью вас, я вместе с вами туда полечу.
(Хватает Артиста за руку).
И посмотрим, кому будет хуже. Я-то лечу добровольно, а вы не по своей воле.
А. — Слушайте, вы, сумасшедший, вам что, больше нечего делать? Вы же меня сейчас столкнете! Погодите, дайте хоть слово сказать. Дайте хоть оправдаться, не знаю, правда, за что. Даже в суде человек имеет право на защиту, на последнее слово. Это что, самосуд? Суд Линча? Вы что, расист? Но я же не цветной. Я наш — белый.
Б. — Я вижу, что вы от страха побелели.
А. — Да будет вам, я и до страха был светлым. Давайте, изложите, в чем вы меня обвиняете?
Б. — Вы сами все отлично знаете. Вы только что хотели оправдаться. Значит, вам есть в чем оправдываться. Но говорить сейчас буду я.
А. — Да говорите, говорите, только не дергайтесь, а то не успеете все сказать, и в полете вам будет не до разговоров!
Б. — Говорю: вы — подлец!
А. — Это вы уже говорили.
Б. — Вы — негодяй!
А. — Все?
Б. — Нет. Вы — подлый человек!
А. — Подлец и подлый человек — это одно и то же. Вы снова повторяетесь.
Б. — У вас нет совести!
А. — Естественно, если я подлец и негодяй, то какая уж тут совесть. Мы снова пошли по тому же кругу. Как слепая лошадь.
Б. — Вы согласны с тем. что вы — подлец и негодяй?
А. — Ни в коем случае! С тем же успехом я могу вам сказать то же самое. Вы — подлец и негодяй. Но я же этого не говорю. Хотя уже появляется желание так сказать. Аргументируйте. Подтвердите свое высказывание хоть какими-то аргументами. В конце концов, вы оскорбляете меня. Еще чуть, и я обижусь на вас и перестану с вами разговаривать.
Б. — Вы и сейчас ерничаете. Ирония в вашем положении неуместна. Я повторяю, вы — негодяй и подлец. А теперь объясню почему. Потому что у вас, у «звезд», двойная мораль. Одна мораль — для вас, а вторая — для окружающих. Вас нельзя обижать ни в коем случае. Ведь вы такие чувствительные, такие ранимые! У вас тонкая, чувствительная душа. Так вам кажется.
А. — Так всем кажется. А насчет двойной морали — это голословное утверждение.
Б. — Нет. Когда я однажды сказал вам, что вы не совсем справились с ролью, вы со мной поссорились и неделю не разговаривали. Да что там, когда я сказал, что вы слишком кричите в пьесе «Лето и дым», что вы начинаете на высоких тонах и дальше вам просто некуда повьгшать голос, что вы мне устроили?
А. — Что я вам устроил?
Б. — Вы просто стали мне хамить!
А. — Я? Хамить?
Б. — Да, вы при всех стали меня спрашивать, почему я так плохо выгляжу. Вы елейным голосом спрашивали, уж не заболел ли я. Попробовал бы я вас спросить, почему вы так плохо выглядите. Да что там я, кто угодно. Отвечаю теперь. Я чувствовал себя прекрасно. Выгляжу я сегодня так же, как выглядел тогда. И попробуйте мне сейчас сказать, что я плохо выгляжу — тут же полетите вниз!
А. — Вы прекрасно выглядите. Просто не припомню, чтобы вы так хорошо когда-либо выглядели. Вы, наверное, хорошо выспались сегодня.
Б. — Я не спал всю ночь, и чувствую я себя прескверно. Но вы сейчас будете чувствовать себя еще хуже.
А. — Тихо, тихо, не делайте резких движений! Это все, что вы имеете против меня? Я имею в виду то, что вы, как мне показалось, плохо выглядели?
Б. — Полноте, я не сказал еще и сотой доли того, что я хочу вам сказать. И вы отлично знаете, почему я так взбешен. Я просто пытаюсь объяснить, откуда это все берется. Вы были единственным ребенком в семье. Над вами всегда тряслись родители. А еще бог подарил вам яркую внешность. Девочки любили вас еще в школе.
А. — Ну, убейте меня за то, что вас в школе не любили девочки. Послушайте, это же примитивная зависть!
Б. — Я думаю, что именно вы, актеры, лучше всех знаете, что такое зависть.
А. — Да, однако самое точное определение дал математик Лейбниц. Слушайте и сравнивайте с вашим состоянием. «Зависть — это неудовольствие по поводу того, что какие-то блага принадлежат кому-то, кто, по вашему мнению, менее этого достоин, чем вы». А? Как сказано!
Б. — У меня нет неудовольствия по поводу благ, принадлежащих вам. Я отлично понимаю, что скромный бухгалтер не может иметь тех благ, которые имеет известный артист. Я просто пытаюсь вскрыть причины вашего эгоизма. И то, что вы в школе нравились девочкам, это только начало. Да, и у вас есть талант. Но одного таланта мало. И, кроме того, ваш талант перекашивает вашу душу. Дав вам больше в одном, бог недодал вам в другом. Вы — талантливый артист и жадный, болезненно самолюбивый и тщеславный человек. Вот она, эта четверка лошадей, которая вывезла вас к успеху: талант, жадность, непомерное честолюбие и больное самолюбие. Вы хотели богатства, славы и власти над людьми больше, чем другие, тоже, между прочим, талантливые. Вы этого и добились. А потом — всеобщее поклонение. Ах, какой вы талантливый, ах какой вы красивый, какой вы великолепный! И вы сами начали верить в то, что вы великолепный, в то, что вы очень талантливы.
А. — А на самом деле?
Б. — И на самом деле талантливый, но не очень. На самом деле есть еще с десяток не менее талантливых. А когда вы всерьез поверили в собственное величие, вы уже просто не в состоянии слышать правду, слышать критику. Малейшее критическое замечание вызывает ваше раздражение. Вы начинаете думать, что это зависть, происки врагов и соперников. То, что вы думаете о себе, и то, что думают о вас окружающие, сильно отличается.
А. — И что же окружающие думают обо мне?
Б. — Нет, сначала я вам расскажу, что вы о себе думаете. А думаете вы о себе, любимом, почти все время. Вы любите полюбоваться собой в зеркале. Вы любите читать о себе хвалебные рецензии. А если рецензии отрицательные, то это враги подкупили критиков, и те измазали вас черной краской.
Они, эти критики, становятся вашими врагами. Но стоит им похвалить вас, и они снова ваши лучшие друзья. Они снова становятся умными и объективными. Один умный человек сказал: «Слишком серьезное отношение к себе — верный признак деградации». Вы давно очень серьезно относитесь к себе.
И еще один умный человек, а именно Лев Толстой, сказал: «Человек — это дробь. В числителе то, что он из себя представляет, а в знаменателе то, что он о себе думает». У вас, не скрою, большой числитель, но знаменатель значительно больше. И, как следствие, изменение отношений с окружающими. Они вам слова неосторожного не могут сказать, а вы им можете походя произнести: «Как вы сегодня плохо выглядите!» Или того лучше: «Где, на какой барахолке ты нашел этот костюм?»