А там все эти «аи эм глэд» и «файн» уже закончились, и тут я включаю свой фонтан красноречия, поскольку дня два ни с кем не говорил и скопилось много невысказанного.
И теперь уже Лидушка, утомленная мозговым напряжением от иностранного, переключается на меня, и чернобровому делать нечего. Он раскланивается и уходит.
— Я еще подойду, — грозит он напоследок по-английски, а может, наоборот, обещает не подходить. У меня с английским не очень хорошо. «Да» и «нет» путаю.
Говорил мне Карл Маркс: учи иностранный — это еще одно средство борьбы за существование.
Хорошо ему было — его Энгельс кормил, а нам не до языков было — мы материалы съездов учили да его дурацкий марксизм.
Это я уже Лидушке говорю. И она со мной полностью согласна.
Слово за слово. Лидушка рассказывает, что она микробиолог, что не замужем, сыну девять лет. В общем, обычная история. Вечером мы с ней идем на концерт. Здесь каждый вечер аниматоры работают. Садимся на лавку в амфитеатре, начинается представление кого-то там на сцене. И вдруг рядом с Лидушкой, с другой стороны, появляется этот жгучий брюнет, садится и начинает с ней мило ворковать. Мне уже все это не смешно. Минут через десять я затосковал и говорю:
— Я вам не мешаю?
— Пока нет, — говорит она и смеется.
Я сижу, заканчивается эта анимация. Все встаем, под заключительную песню делаем какие-то телодвижения. Идем в бар возле бассейна, сидим, пьем чего-то. Плачу, естественно, я, сухумец мне подливает:
— Что, браток, попал?
Я плачу как джентльмен, а он, ухажер, тоже вроде как джентльмен, но почему-то не платит. Он что-то рассказывает, естественно, по-английски.
Мы напряженно пытаемся понять. Уже головная боль от этого напряжения. По-моему, этот турок и сам не очень понимает, чего говорит. В общем, скоро это все надоедает.
Я наконец говорю ей тихо:
— Может, я пойду?
Она поворачивается ко мне, смотрит долгим взглядом и говорит:
— Я бы хотела уйти с вами вместе.
И все. Туг же сухумец дает счет нашему турку. А мы с Лидушкой улетучиваемся. Берем еще пару коктейлей в вестибюле, бутылку шампанского и отправляемся к ней в номер. Из номера я выхожу уже поздним утром.
А днем, на пляже, я подношу ей шикарный букет цветов. Это у меня обязательно.
Мне было с ней хорошо. И ей, кажется, не слишком со мной противно.
Однажды мы с ней ездили в турецкий ресторан. Ресторан располагался на склоне горы. Вы только представьте себе — вдоль горы спускаются террасы. На террасах столы. А внизу старинная мельница и поток воды, падающей сверху, до сих пор вертит колесо этой мельницы. На самом верху, в этом бурном потоке, лениво покачивая хвостами, стоят в воде огромные форели. Мы выбрали себе по форельке. Сели за стол на террасе, и нам подали жареную форель, овощной салат и бутылку вина. И все это стоило, как потом оказалось, всего четырнадцать долларов. А за такси, как опять же потом оказалось, мы заплатили все двадцать. Во, загуляли! И мы сидели под деревом, а через его не очень густую крону на нас падали теплые солнечные лучи. Мы с аппетитом ели и пили, я ей рассказывал какие-то смешные истории. Она так красиво смеялась, и тогда ее окликнул какой-то ее знакомый. Откуда он взялся на нашу голову? Когда он ее окликнул, я готов был кинуться на него и треснуть по башке.
Какое он имел право знать мою Лидушку?
Уже «мою», отметил я про себя. Ревность плохое качество. Порождено чувством собственности. Мое — и никому больше не принадлежит. Больное самолюбие также отравляет жизнь, подсказывая порочную мысль: «Он что же, лучше меня?» Почему это на него обращают больше внимания? Подходят какие-то два мужика:
— Лида, как ты здесь? Где ты отдыхаешь?
Откуда они взялись? Почему стоят у нашего стола? Хорошо еще, появились две их подружки и на меня уставились. Потом они все пошли на соседнюю террасу.
— Кто-то из бывших? — равнодушно спросил я.
— Да, один старый знакомый, — сказала Лидушка, поскучнев.
Мы прекрасно провели время среди этой журчащей красоты, выпили еще бутылку. И еле дождались, когда таксист довезет нас до Лидушкиного номера. А таксист не спешил. Он все время рассматривал Лиду в зеркало. И мне казалось, что вот-вот он предложит мне цену за нее. В конце он сказал: «Какой женщин», — совсем по-кавказски. Наконец мы остались вдвоем в ее номере. Вот уж праздник так праздник: Лидушка отдается так, что сравнить ее не с кем.
Она — женщина сладострастная. Вот такое словцо вспомнил я из старого лексикона. Она чувствует каждую секунду секса, чувствует и ценит. Она очень благодарная любовница. Рядом с ней чувствуешь себя мужчиной.
Я думал, что это юг, море, солнышко сделали ее такой прекрасной. Бывает — приезжаешь потом в Москву, встречаешь свою южную подругу и — где море, где солнце? Все куда-то пропадает на фоне города и забот, но здесь не пропало. Ничто не забыто, никто не забыт — как гласили прошлые коммунистические лозунги.
Когда мы прилетели в «Шереметьево», меня никто не встречал. У нас с женой это не принято.
А ее, Лидушку, встречал какой-то мужчина средних лет.
Она увидела его издали и сказала:
— Меня встречают, не ревнуй — мой старый знакомый.
— Естественно, влюбленный давно и безнадежно.
— Естественно, — сказала она.
Сколько же их, влюбленных в нее?
Она пошла — высокая, стройная, желанная, — я сразу заскучал. Казалось, что она уходит навсегда.
Уже уходя совсем и глядя вперед, она сделала дяде ручкой. Я смотрел ей в спину и понимал, что она уходит навсегда. Ну что ж, надо с этим смириться. Не в первый и не в последний раз кончается мой курортный роман именно так. Будем вспоминать ее с легкой грустью.
Я приехал домой. Меня встретила жена — милая, прекрасная, добрая, чудная и так далее и, что самое интересное, — любимая.
Я ее действительно люблю, ценю, уважаю. Мне за десять лет совместной жизни не надоело с ней разговаривать, не надоело спать с ней. Мне приятно целоваться с ней, обниматься. Мне с ней тепло, уютно и все понятно.
Когда я ей изменяю, где-нибудь на юге или в командировке, последние дня два я пощусь, чтобы приехать к ней во всеоружии. В этот раз так не получилось. Лидушка выпотрошила меня настолько, что было не до жены. Однако все как-то прошло незаметно. Устал и устал. А назавтра я уже был свеж как огурчик.
Я думал, что Лидушку уже никогда не встречу. Звонить ей не звонил — держался. Но однажды ходил возле ее института, что в арбатском переулке. Ходил часа полтора и встретил ее, так сказать, случайно.
— И что же это вы мне не звоните? — спросила она почему-то на «вы».
— Я не знал, нужен ли я вам.
— Вот позвонили бы и узнали.
— И что бы я узнал? — глупо спросил я.
— Что я по вас скучаю, — сказала она.
Мы пошли на Арбат и там, как молодые, сидели в уличном кафе.
Я довольно равнодушно спросил ее про знакомого, который встречал в аэропорту.
— Я так и знала, что вы из-за него надуетесь. Ну, ничего здесь нет загадочного. Когда я уезжала, я попросила его встретить меня. Не буду же я за такси 350 рублей платить. Я женщина одинокая, небогатая, мне это не по средствам. Я же не знала, что возвращаться буду с вами. Как я могла предполагать, что такое чудо свалится мне на голову? А сообщить ему, чтобы не приезжал, было уже неудобно.
Я молчал. Она поняла, что объяснение недостаточное и необходимо сказать что-то еще.