— Если бы вы мне совсем не нравились, я бы здесь не сидела. Но я не могу так, раз вы вчера целовались с другой…
— Да я всего-то два раза с ней целовался, к тому же мне и не понравилось.
— А я все равно не могу, чтобы вы после всего, что у вас с ней было, целовали меня.
— Хорошо, тогда вы меня поцелуйте.
— Ни за что на свете.
— Тогда я вас поцелую.
— Никогда в жизни.
— И даже завтра?
— Ни завтра, ни послезавтра.
— Тогда сегодня. Иначе я не знаю, что с собой наделаю.
— Что вы наделаете?
— Поцелую вас, и все.
— Не имеете права.
— Ну и пожалуйста. Вообще могу никого не целовать… А вас все же поцелую.
— Если вы позволите себе это, я… я дам вам пощечину.
— Ну и пожалуйста.
— Думаете, не дам?
— Не дадите.
— А вот и дам.
— А вот и не дадите.
Она размахивается и дает ему пощечину. Он падает с лавки.
— За что? Я же вас не трогал.
Встает, отряхивается.
— Ой, простите, я не знала, что так получится.
Он обнимает и целует ее.
Мода такая
(Рассказ девушки)
Последнее время у некоторых молодых людей мода такая пошла: если с девушкой познакомиться хотят, то обязательно себя за кинорежиссера выдают, как будто все мы только и мечтаем. чтобы в кино сняться.
Вот еду я как-то в метро. Подходит ко мне парень. Симпатичный такой, одет хорошо.
— Простите. — говорит. — девушка, я кинорежиссер. Не хотите ли в кино посниматься?
Я говорю:
— Не на ту напали. На эту удочку семнадцатилетних дурочек ловите, а мне уже восемнадцать стукнуло, — и вышла из вагона.
Он за мной:
— Девушка, постойте.
Хотела я его как следует шугануть, да неудобно как-то, вроде парень вежливый. Нахальный, конечно, но не наглый. Симпатичный такой, одет хорошо.
— Молодой человек, — говорю, — что же вы к девушкам с такими глупостями подходите? Неужели ничего лучше придумать не смогли?
— Нет, — говорит, — я серьезно режиссер. Конечно, ему от своей затеи неудобно отступать.
— Вы мне, — говорит, — только телефон оставьте, вы только попробуйте, потом сами убедитесь.
— Ну да, — говорю, — одна в Бразилии попробовала…
— А вы что, в Бразилии были?
— В Люберцах, — говорю, — была. И вообще, не о чем нам с вами разговаривать. Если б вы чего поостроумнее придумали, а так у меня любимый человек есть. Если надо, он сам меня в кино снимет.
— А он что, режиссер у вас?
— Какой он, — говорю, — режиссер! Такой же проходимец, как вы, да только получше вас знакомиться умеет.
А он опять свое:
— Оставьте мне телефон, и все.
Зло меня тут взяло. Ну, думаю, устрою я тебе кинокомедию. Сказала ему номер. Звонит. Так и так, мол, приезжайте на киностудию. Ладно, думаю, посмотрим, до чего тебя эта затея доведет. Приезжаю на киностудию. Не знаю, уж как он это устроил, но только через проходную пропустили. Пришли в какую-то комнату. Парень какой-то с киноаппаратом, приятель, наверное, а может, заплатил ему. Короче, поснимали меня. Ну, думаю, сейчас он меня в ресторан пригласит, и тут уж я ему выдам. Нет, проводил до дома. Ручку пожал — и «адью». Все по дороге рассказывал, как он во ВГИК поступал. Ну точно, за дурочку меня принимает.
Проходит несколько дней. Звонит.
— Мне, — говорит, — с вами встретиться надо.
Хорошо, думаю, сейчас ты мне и раскроешься. Приезжаю на студию. Заводит меня в пустую комнату и начинает мне про фильм заливать. Да складно так. Списал, наверное, где-нибудь и выучил. Я сижу, головой киваю. Хорошо поешь, а где-то сядешь.
— Ну что, — спрашивает, — согласны роль Марьи играть?
А мне что Марьи, что Ивана, все равно. Мне главное — проучить его.
— Согласна, — говорю.
— Ну что ж, на роль вас утвердили. Теперь с работой уладить надо. Вы увольняйтесь или отпуск за свой счет берите.
Я просто растерялась от такой наглости. А парень ничего, симпатичный такой, одет хорошо.
Вот, думаю, проходимец. Нет чтобы в ресторан пригласить или, если денег нет, в кино хотя бы. А он такой огород городит. Ну да ладно, ты так, и я так.
— А вы, — говорю, — если уж вы такой режиссер, то сами у меня на работе и договаривайтесь.
Вот, думаю, начальница моя устроит тебе кино. Она у нас такая, что ее даже буфетчица боится. На другой день вызывает меня директор.
— Пиши, — говорит, — за свой счет.
Уж не знаю, как это ему удалось. Какие такие он бумаги подделал, но никуда не денешься, пишу заявление. Еду на студию. Начинают снимать. Чего-то я там учу, чего-то я там играю. И все думаю, ну когда же он свою линию гнуть начнет. Даже зло меня берет. Ну, влюбился — скажи. Что так голову морочить? А он — ноль внимания.
Один раз только оступился. Партнер мне бестолковый попался. Там у нас сцена такая: он меня от роковой своей любви целовать начинает. И все как-то не так целует.
И вот этот режиссер разозлился и кричит:
— Кто же так целует? Вот как целовать надо! — и поцеловал меня.
Это ж надо, сколько времени прошло, в какую он меня историю втянул и, на тебе, только решился. Я говорю:
— Ни с кем другим, кроме вас, целоваться не буду. Только с вами, и все.
Он говорит:
— Не могу же я за артиста роль играть.
— Не можете, — говорю, — как хотите, а только с тем обалдуем я целоваться не согласна.
Короче, сняли все это без поцелуев.
Ну, думаю, теперь-то можно о чувствах поговорить, в кино там сходить или просто погулять.
А он нет, стесняется. А у меня тоже гордость своя заиграла. И что вы думаете, так весь фильм сняли, а он никуда меня и не пригласил. И с парнем я со своим разругалась, и с этим ничего не вышло. Но самое интересное уже потом, на премьере, было. Когда поздравляли все меня, руки пожимали, аплодировали. Подошел ко мне тип один, симпатичный такой, одет хорошо.
— Очень вы мне, — говорит, — понравились. Я, — говорит, — режиссер и хочу вас в своем фильме снимать.
И тут я ему выдала:
— Дудки, — говорю, — хватит. Все вы, — говорю, — одинаковые. Так же, как этот, обманете. Вы на эту удочку семнадцатилетних дурочек ловите. А я этим вашим кино сыта.
Пепельница
Я помню, Чехов кому-то сказал вроде того, что вот, дескать, пепельница на столе стоит, а я про нее могу к завтрашнему дню шикарный рассказ написать.
Я, конечно, не Чехов, упаси бог, я и на Сахалине-то ни разу не был, но вот пепельница у меня такая, что удержаться не могу.
Обрисовать эту пепельницу трудно. Ее видеть надо, причем днем. Потому что если ее вечером в темноте увидишь, можно испугаться навсегда. Медведь чугунный, килограммов на восемь. Стоит этот медведь на задних лапах. Передние когтями на тебя нацелены. И пасть раскрыта. В эту пасть пепел стряхиваешь, и жуть берет, потому что этот хищник чугунный вот-вот полруки отхватит.
Досталась пепельница мне совершенно случайно. В архангельской гостинице один тип мне его в чемодан сунул. Он мне трешку должен был, а отдавать нечем, так он мне это чудовище чугунное предложил. Я отказался.
Приезжаю в Москву, раскрываю чемодан. Лежит красавец, пасть открыл, когти выпустил, того и гляди, на жену набросится. Но не выкидывать же. Поставили на стол. Стали туда пепел стряхивать.
Гости как-то собрались. Сели ужинать. Смотрю, кусок в горло никому не идет. Все стараются эту образину пастью к соседу повернуть. Чувствую, на нервы он людям действует. Снял медведя со стола, на тумбочку к кровати поставил.