Священник подошел к столу и кратко пояснил, что церковь Божия и алтарь Его — всюду, где люди смиренно объединяются в вере в Бога. Потом он преклонил колена, и с ним все присутствующие; стало так тихо, что узкое пламя свечей не колыхалось. Четырьмя белыми лилиями замерло оно поверх матового воска. Потом, среди воцарившегося молчания, священник спросил, хотят ли они соединиться на жизнь и смерть. «На жизнь и смерть»,— твердо ответили оба, и слово «смерть», недавно еще исполненное ужаса, прозвучало теперь, среди молчания, светло и звонко, и не страшно. Священник соединил их руки и произнес связующие слова: «Ego auctoritate sanctae matris Ecclesiae qua fungor, conjungo vos in matrimoniam in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti».
Церемония кончилась. Новобрачные поцеловали священнику руку, свидетели поздравили их; каждый из осужденных пытался подойти ближе и сказать от себя слово приветствия. Никто не думал в эту минуту о смерти, в звуке этого слова не было больше ужаса.
Между тем тот самый друг жениха, который во время венчания был свидетелем, пошептался незаметно с другими, и вскоре вновь поднялась странная суета. Мужчины, лукаво переглядываясь, стали выносить из соседнего помещения мешки с соломой; потом к новобрачным, всецело захваченным необычностью совершившегося и не замечавшим приготовлений, подошел друг их и, улыбаясь, заявил, что он сам и товарищи его по жребию охотно подарили бы что-нибудь новобрачным, но что значат дары земные для тех, кто не властен уже в своей жизни? Поэтому они решили предложить им то единственное, что может иметь ценность и отраду для новобрачных: уединение и тишину первой и последней их брачной ночи; сами они готовы поместиться в ближайшем к выходу помещении с тем, чтобы предоставить соседний, меньший по размерам покой всецело им. «Воспользуйтесь последними часами,— прибавил он,— никто не вернет нам прожитого мгновения, и тот, кому выпала на долю любовь, пусть насладится ею».
Молодая девушка покраснела до корней волос, но супруг ее открыто взглянул в глаза другу и, тронутый, братски пожал его руку. Новобрачные не произнесли ни слова; они только смотрели друг на друга, чувствуя, что вновь таинственным образом исполнялось их невысказанное, втайне лелеемое желание. И вышло так, что без чьего бы то ни было прямого распоряжения, по собственному почину, мужчины окружили жениха, женщины — невесту и, высоко подняв свечи, отвели их в дарованное смертью пристанище, бессознательно совершая таким образом, от полноты своего участия, древний свадебный обряд.
Тихо закрылись двери за новобрачными; никто не обмолвился непристойной или нечистой шуткой по поводу близости брачной четы, ибо некая необычайная торжественность незримо простерла свои крылья над теми, кто, не в силах противостоять своему жребию, лицом к лицу со смертью, мог одарить другого пригоршней счастья. И втайне каждый из них признателен был судьбе, столь благотворно отвратившей его от мыслей о неизбежной участи. Так до рассвета пролежали на своих мешках осужденные, предавшись сну или бодрствуя, и лишь изредка тяжелый вздох смешивался с ровным дыханием.
Когда пришли на следующее утро солдаты, чтобы отвести осужденных — восемьдесят четыре человека — к месту казни, все они проснулись уже и были совершенно готовы. Только в боковом помещении, где спали новобрачные, царила тишина; даже резкий стук прикладов не разбудил утомленную чету. Тогда вчерашний распорядитель, друг молодого мужа, осторожно переступил порог, не желая, чтобы блаженный сон их насильственно нарушен был палачом.
Они лежали, нежно обняв друг друга; рука ее, словно позабытая, поддерживала его
запрокинутую назад голову; лица, даже сквозь легкое оцепенение сна, сияли такой блаженной удовлетворенностью, что нелегко было нарушить это спокойствие. Но медлить было нельзя, и он настойчивым прикосновением руки разбудил его первого; тот взглянул растерянно и, разом осознав происходящее, нежно прикоснулся к подруге. Она открыла глаза, по-детски испуганная,— испуганная слишком резким переходом к ледяной действительности; потом улыбнулась понимающе: «Я готова».
Когда появились, рука об руку, новобрачные, все невольно уступили им дорогу, и вышло так, что оба они оказались во главе последнего, смертного шествия осужденных. Привычные к зрелищу подобных печальных передвижений люди на этот раз изумленно и, перешептываясь, глядели вслед странной процессии, ибо возглавлявшая ее чета — молодой офицер и женщина с брачным венком на голове — сияла такой необычайной светозарностью и таким, почти блаженным, спокойствием, что даже наиболее темные из зрителей благоговейно постигали тут какую-то высокую тайну. Но и остальные осужденные, вместо того чтобы брести обычным, мелким и спотыкающимся шагом людей, ведомых на казнь, следили с огнем во взорах за этими двумя, в смутном и судорожном отчаянии, что еще раз суждено совершиться над обоими чуду и что чудо это отвратит и от них неизбежную смерть.
Но жизнь любит только чудесное и скупится на истинные чудеса: совершилось одно-единственное, ежедневное для Лиона чудо. Шествие перешло через мост на болотистое поле Бротто, там встретили его два взвода пехоты — три ружейных дула на каждого осужденного. Их поставили в ряд, и одним единым залпом покончили со всеми. Потом солдаты бросили сочащиеся еще кровью тела в Рону, и быстрые волны ее бесстрастно сомкнулись над темной участью неведомых пришельцев. Только брачный венок, легко отделившийся, держался некоторое время на поверхности, уносясь по течению, одинокий и ненужный. Потом потонул и он, а с ним вместе, надолго, память о той примечательной, вырванной у смерти ночи.