Он окружит тебя вниманьем
и каждый день, и каждый час,
но мы опять его обманем,
как это было тыщу раз.
В расставленные мною сети
твоя улыбка прилетит.
Какая женщина на свете
перед поэтом устоит?!
Чудак Герон! Один на всей планете,
Единственный на свете инженер,
Он возвестил за два тысячелетья
Пришествие эпохи НТР.
(Валентин Берестов. Три дороги)
Мечты, мечты! О, как горька их сладость,
Когда до ихней эры ты живёшь!
Все семь чудес прославленных не в радость,
Коль паровоза не изобретёшь.
Трясясь в повозках на дорогах пыльных,
Теряли годы баловни судьбы.
О теплоходах на подводных крыльях
Не ведали галерные рабы.
Твори, Герон, не будь же идиотом!
Икара всей Элладе жаль до слёз!
А в самолете с вертикальным взлётом
От стражей ноги б он легко унёс.
Афины ждут открытий высшей пробы.
Республики заказ почти за честь.
Не покладая рук, работай, чтобы
Сказали люди: «В Греции всё есть!»
О, техника! Какую тьму урона
Ты нанесёшь героям новых эр!
Лишь ленью гениального Герона
Античность спасена от НТР.
И захотелось, как это ни странно,
с собой один оставшись на один,
перечеркнув, забыть свои романы
или, как Гоголь, бросить их в камин.
(Яков Белинский. Избранные произведения в 2-х томах)
Для нас, Белинских, Гоголь — символ веры.
Но оступился, так ошибку смой.
Виссарион Григорьевич, к примеру,
ему направил гневное письмо.
На Гоголя сердитое посланье
подействовало, как холодный душ.
Решил он сжечь, чтоб избежать бесславья,
хотя бы половину «Мёртвых душ».
И я порой испытываю чувство,
с собой один оставшись на один,
что в голове моей темно и пусто
и что давно пора разжечь камин.
И если, воду выплеснув из ступы,
отдам стихи в объятия огня,
я знаю: все одобрят мой поступок
и станут больше уважать меня.
Бросая в топку чудные творенья,
что создавались с солью на горбу,
я понимаю с лёгким сожаленьем,
что как поэт я вылечу в трубу.
Трактористы пьют безбожно
Пьют из лужи воробьи,
Пьёт земля, и людям можно,
Иногда. И за свои.
(Анатолий Брагин. Русская печь)
Как ни выгляну в окошко,
Всё одно и то же: пьют!
Ладно б, если понемножку —
Пьют, как будто воду льют.
Я ведь тоже, брат, не ангел.
Знаю: пьянство — не пустяк.
Но в каком бы ни был ранге —
Если в меру, то простят.
Не зазорно грамм по триста,
Ритуалы соблюдя.
Если можно трактористам,
Значит, можно и людям.
Но с каких, скажи, доходов
Пьют, к примеру, воробьи?!
Эта ушлая порода
Вряд ли хлещет за свои.
Всякий рад залить за ворот,
И узнать желаю я,
Как сумел вот этот боров
Нализаться, как свинья?!
Если будет пить скотина
Всё подряд и каждый день,
То совсем исчезнут вина
И не хватит для людей.
Во мне живут века земного шара
И дерзость атлантических валов...
Иногда я кажусь себе Волгой,
Иногда — безымянным ручьём.
(Наталья Бурова. Тамариск)
Я казалась себе океаном.
Нет, не Тихим, скорей — Мировым.
Над большим стихотворным романом
Билась год, не подняв головы.
Но стихи — словно Мёртвое море.
Вдохновенье — жестокий обман.
И теперь сократился, о, горе,
До размеров поэмы роман.
И не морем, а Волгой весенней
Я себе показалась вчера.
Не поэма, а стихотворенье
Нарождается из-под пера.
Голос мой, ты всё тише и тише,