А не естественный, отнюдь!
Ты приставал ко мне по-всякому,
Ты был нахален, дерзок, смел,
Но при стыковке полный вакуум
Ты обеспечить не сумел.
И не загладишь ты покель вину,
Дотоль пребудешь не у дел:
Ведь абсолютный нуль, по Кельвину,
Температура наших тел.
Осыплет небо вихрем каменным —
И это будет полный крах.
Гори же, милый, звёздным пламенем!
Запустят нового на днях.
Всё гадаем да толкуем,
А дознаться не смогли,
По каким приметам Буем
Предки город нарекли.
Буй речной тому причина,
Иль, спасаясь от господ,
В этот край на Костромщине
Шёл буянистый народ...
Может быть, ходили предки
За Амгунь и за Вилюй
И посад назвали редким
Удэхейским словом — Буй.
(Виктор Куликов. Зори вечерние)
Я догадливый мужчина.
По плечу любой кроссворд.
Но родная Костромщина
Мне загадки задаёт.
Скажем, городу досталось
Имя странное Шарья.
Есть в названье что-то малость
От бильярдного шара.
Может быть, в хмельном угаре
Шаромыжник в кушаке
По карманам бойко шарил
На таёжном большаке.
Иль какой-то предок резвый
Путь держал к мощам святым,
И шары на лоб полезли
От ветлужской красоты.
Может быть, купец фартовый
Произвёл лесоповал
И шарашкину контору
В этом месте основал.
Может быть, от града Буя
Мы названье обрели:
Лодкам кажут русло в бурю
Шаровидные буи.
А скорей — француз заезжий,
Продираясь сквозь урман,
Бросил взгляд на край безбрежный
И шепнул жене: — Шарма-а-ан!..
Я сад охраняю по просьбе
Соседского старика...
А сад-то ведь яснополянский,
Не просто какой-нибудь сад...
Наутро среди населенья
Под сводами малых небес
Ко мне вдруг возник интерес,
И слухи о непротивленье
Моём разлетелись окрест.
(Владимир Лазарев. Брат милосердия)
Я понял: творю, как в тумане.
Без классики трудно прожить.
И нанялся в Ясной Поляне
От ворогов сад сторожить.
Сперва я разулся, конечно,
Рубаху надел с пояском,
Прошел по именью неспешно,
Усы расчесал гребешком.
Селенье, гляжу, присмирело:
Мол, что за чудной человек?!
Мальчишки, лишь только стемнело,
На яблони вышли в набег.
Собака прижалась, не лает.
И я притаился, застыл.
Вдруг слышу: «Да Лев Николаич!
Он самый! Лишь бороду сбрил!»
И тут я как будто очнулся
И вышел на свет к пацанам.
Но с криками: «Барин вернулся!»
Умчались они по домам.
Народ моментально собрался.
Все руки с почтением жмут.
Я плакал, вздыхал, целовался,
Открыть обещал институт.
Мол, вижу, что помните, чтите,
Хоть люд вы, конечно, простой...
А школьники просят: «Прочтите
Нам что-нибудь, дядя Толстой!»
Насыпали соли на раны...
И, чтоб не накликать беду,
Ушёл я из Ясной Поляны.
Один. Как в десятом году.
Перевелись в деревне драки,
Не чешут парни кулаки.
Пропали смирные собаки,
Повисли смирные замки.
(Василии Макеев. Под казачьим солнышком)
«Нет нынче прежнего веселья», —
Ворчат станичники мои.
Не стало драк по воскресеньям,
Ушли кулачные бои.
В чулан заброшена нагайка.
А раньше знали в этом толк!
Спит под кроватью пустолайка,
Рот затворивши на замок.
Одним отдельно взятым фактом
Теперь село не удивишь.