Кто-то положил ей руку на плечо. Она рванулась.
— Ну, ну… — примирительно сказал знакомый голос.
Нужно было усилие воли, чтобы посмотреть на человека и узнать его. Садчиков.
— Что это с вами? — спросил Садчиков, насмешливо приподняв брови.
— Ничего, — сказала она через силу.
— С вами что-то, — проговорил он, вглядываясь.
— Я хочу быть одна, — сказала она, не глядя на него, глядя в толпу и никого не видя.
— Значит, вам нужно быть вдвоем, — усмехнулся Садчиков. — Я слышал, что более глубокого одиночества люди не изобрели.
— Мне нужно не глубокое одиночество! — почти крикнула она. — Мне нужно нормальное одиночество!
— Пойдемте-ка со мной.
— Никуда я не пойду!
Но Садчиков взял ее под руку, и она пошла.
— Я знаю, что нужно в этом случае, — легко сказал он. — Стакан вина. А то еще долго не начнется.
— Что не начнется?
— Истерика, — сказал он спокойно. Она дернулась, но он держал крепко. — Если вы не расслабитесь, будет хуже и вам, и вашим близким. Они перестанут вам нравиться.
Она смотрела на него без всякой симпатии. Он засмеялся:
— Наконец-то я встретил женщину, которой не нравлюсь!
…Ресторан грохотал. Квинтет духовых извергал звуки такой мощности, что Лика видела двигающиеся губы Садчикова, но не слышала его слов. Он понял это и наклонился к ней:
— Самое то! Можно делать операцию без наркоза — никто не услышит! Плачьте и рыдайте сколько влезет!
— Вы мне надоели! — крикнула она, но не услышала собственного голоса.
Он опять наклонился к ее уху, даже нечаянно коснулся его губами. А может, поцеловал. Она повернула к выходу. Он заступил дорогу.
— Не буду! Буду серьезный и честный! — В его глазах притаилось дружелюбное любопытство. — Не верите?
Она дернула плечом, не отвечая и брезгливо отстраняясь от танцующих. Садчиков ловко пробрался между дергающимися парами, скрылся за решетчатой перегородкой, на которой висели чахнущие от запахов кухни традесканции. Через некоторое время из-за перегородки показались ножки стола, две официантки втиснули его в промежуток у задней стены, молниеносно накрыли чистой скатертью. Лике подумалось, что их расторопность стоила немало.
Вернулся улыбающийся Садчиков, поставил в бокал розовую гвоздику.
— Будем страдать красиво, — решительно сказал он.
— Воды налей, — проговорила Лика, вдруг обращаясь к нему на ты.
— Воды? — не сразу понял он. Взглянул на гвоздику и воскликнул: — Ах, да!
С полной серьезностью взял бокал с цветком и снова отправился за перегородку, и с такой же серьезностью вернулся — в руке бокал, в бокале вода, в воде розовая гвоздика. Женщины за соседними столиками уже смотрели на него, их взгляды пробежались по Лике и, ничуть не заинтересовавшись ею, вернулись к Садчикову.
Кто-то и тут хотел бы оказаться на моем месте, подумала Лика.
— Так что же мы пьем, Гликерия Викторовна?
Лика поморщилась.
— Правильно, в этом похабном кабаке нужно пить только водку, — сказал Садчиков.
Официантка радостно улыбалась. Лика посмотрела на Садчикова с некоторым недоумением, она не могла понять, что же в нем привлекает женщин. Не найдя ответа в нем, она стала разглядывать тех женщин, которым он нравился, и опять ничего не нашла. Женщины как женщины, хорошо одеты, несколько больше, чем нужно, накрашены, все как всегда. Лика скользнула взглядом по их спутникам, в них тоже ничто не остановило ее внимания, и она не без иронии подумала, что уже слишком стара, чтобы понимать очевидные для всех вещи. Она пожала плечами, повернулась к Садчикову и безмерно удивилась: на этот раз он показался привлекательным и ей. Но это было совсем уж непонятно. Она опять оглянулась на соседние столики, оставила без внимания дам, дольше задержалась взглядом на лицах мужчин, уже раскрасневшихся от спиртного, уже туповатых и громогласных, уже готовых к скандалу и мордобою, и поняла, что Садчиков действительно лучше их, и ее вдруг оглушила нестерпимая жалость к женщинам за соседними столиками, и ко всем другим женщинам в этом зале, и ко всем другим женщинам на земле.