— Почему одна? — улыбнулась Лика. — Может, я с кем-то?
— А коли б с кем-то, так не ты бы дрова рубила.
— Ну, теперь и мужчины есть, которые топора в руках не держали.
— Ладно-ко, ты наше сословие не обижай, — сказал Петя, выбираясь на берег. — Мужик он все равно мужик, все равно он трудности на себя берет.
— А если ему брать нечего? — спросила Лика.
— Чтоб такое было — этого быть не может, — убежденно сказал Петя. — Чтоб человек без дела — какой же он человек?
— Да нет, — протянула Лика, — работают, конечно. Как и положено, восемь часов.
— А потом? — спросил Петя.
— А потом пиво пьют.
— Ты, Викторовна, мне голову не морочь: восемь часов — это восемь часов. А куда еще столько же?
— Ну, в кино, или в гости, или в домино…
— Куда? — не понял Петя.
— Книги читают, журналы…
— Книги — это хорошо. А только — зачем?
— Не любишь читать?
— Люблю, не люблю… Люблю-то ведь я тоже зачем-то, а не для пустого места? Если я бабу люблю, так у меня дети будут, то есть из жизни я не пропаду, потому что пропадать мне нипочем неохота. Если я сто книг про рыб прочитал, так и это нужно мне не просто так. Я не глухой мешок, в который что ни попадет, то сгинет. Во мне преобразование всему происходит, а потом это преобразование опять в жизни участвует, и тоже для какого-нибудь человека будет как топливо для топки, чтобы в иную работу выйти… Твой муж чем занимается?
— Инженер.
— На заводе?
— В НИИ.
— Где?
— В научно-исследовательском институте.
— А ты говоришь! Ученый человек, исследует что-то!
— Ничего он не исследует… Бумажки подписывает.
— Какие бумажки?
— Ненужные.
— Разлюбила мужика, ага? — неожиданно спросил Петя.
— Может, и разлюбила, — согласилась Лика. — Да только сам ты говорил, что причина всему должна быть. Так и тому, что разлюбила, причина, надо полагать, сыщется.
— Это вроде как верно… — протянул Петя и прицепился к ней прищуренным взглядом: — Другого повстречала? Лучше? Новее? Комар и тот не дурак новенького отведать!
— Да нет, Петя, — ответила она, не обращая внимания на его выпад, — никого не повстречала, и сколько живу с мужем, никого у меня другого не было…
Петя засмущался вдруг, красное его лицо стало еще краснее. Он завозился с костром, взвилось искристое пламя, осветило жарким оранжевым светом его голову, легкие волосы метнулись огнем, будто вспыхнули, наклоненное лицо прикрылось тенью. На миг показалось, что Петя исчез, что Лика опять одна, и от этого что-то тоскливое стало сворачиваться в желудке.
Но через минуту Петя поднял на нее глаза, посмотрел, не отклоняясь от дыма, чтобы и его видели и ему лучше видеть.
— Ты, Викторовна, не того… Сморозил я малость. Легко нынче жен-мужей кидают, не признаю я этого. У меня племянница с мужем из-за комода разошлась. Он говорит — выбросим комод, а она — ни за что! Я к нему как мужик к мужику — на какого тебе рожна с тем комодом? А он: а почему она со мной не считается, если я ей муж? Я ему: да разве же комодами человеку с человеком считаться надо? Толковал, толковал — пустой номер, разъехались.
— Может, и лучше, что разъехались, если без любви…
— А не по одной любви люди живут, а и по уважению, и по уступчивости, и по доброте — мало ли у человека хорошего. Любовь — это тебе праздник, а праздник как ни протягивай — на каждый будень не достанет…
В его речи не было зряшных слов, не было скрытых подтекстов, о которых догадываешься на следующий день, он не увертывался и не прикрывался, в его устах слова значили то, что значили. Это успокаивало, расслабляло, тоскливый комок размяк, захотелось рассказать этому человеку о своей жизни, о том, с чего началось и к чему пришло, захотелось задать ему какой-то очень важный вопрос или чтобы он задал этот важный, самый главный вопрос, чтобы понять, о чем нужно думать, чем мерить и что судить. И она, глядя в неуловимо текучее пламя, то вдруг опадающее, то мгновенно вспыхивающее в пустотах меж обуглившихся сучьев, загипнотизированная этим оранжевым движением, услышала свой неуверенный, спотыкающийся голос:
— Мы студентами поженились, молодые совсем… Теперь не разобрать, что тогда на самом деле было, что придумали друг о друге…
Петя еще подбросил сучьев в костер, устроился поудобнее, смотрел на Лику с внимательным ожиданием, понимая, что ей нужно рассказать о себе, и молчаливо предлагая рассказывать.