Зам вздрогнул, услышав вопрос:
— Операцию вам во второй областной делали?
— Во второй… — не сразу сообразив, что к чему, кивнул Мыльников.
— Кириллов делал? — спросила Лика.
— Кириллов, — замигал зам.
— Почки он хорошо режет, — сказала Лика.
При слове «режет» зам побелел несколько.
— А вы, я извиняюсь… — хотел полюбопытствовать он.
— Два камня в левой почке, так? На память не взяли?
— Эту гадость? — отпрянул зам.
— Некоторые на цепочку вешают.
— На цепочку?
— А один серебром оправил, на пальце носит.
— А вы, я извиняюсь…
— А я вас на операцию направляла. Кстати, у вас там заявление от Малушинского главврача по поводу ремонта. Вы уже рассмотрели?
— Да, да… Ремонт? Конечно!
— А то он жалуется, что третий год тянется.
— На следующей неделе приступаем… Да, да, на следующей…
Дверь отворилась, и в кабинет вошел тот маленький изящный человек, что недавно стоял у окна в кабинете напротив. Зам засуетился, протянул письмо, неуверенно спросил:
— Как вы считаете, Иван Кузьмич? Дело-то новое…
— Какое дело? — быстро пробежав глазами письмо, спросил вошедший.
— Ну, так сказать, охрана природы, а тут участок просят.
— Вот и решайте… Сводка Фокина у вас?
Едва он вошел, Лика смутилась отчего-то. Ей хотелось получше рассмотреть председателя, но она не решалась взглянуть на него, только поняла вдруг, что сводка — предлог, он не за сводкой сюда вошел, для сводок есть секретарши.
И опять что-то произошло. Зам суетливо рылся в ящиках, но был вроде далеко, в другом измерении, Лика перестала слышать его вздохи, шелест бумаг под его пальцами, кабинет зама перегородился невидимой стеной, которая отделила Лику и председателя от всего остального, и под защитой этой стены Лика решилась, наконец, взглянуть на него.
Он был довольно молод и мог бы выглядеть еще моложе, если бы лицо его не было столь серьезно. Взгляд карих глаз, внимательно остановившихся на Лике, был нетороплив, умен и тяжеловат, от этого взгляда Лике захотелось тоже быть значительной и умной, и она с некоторым смущением поняла, что никакого повода для проявления ее значительности и ума в настоящей ситуации нет, да, наверно, и в других ситуациях давно не было. Мгновенная тоска обдала ее неприятным жаром, тоска по другой жизни, по невоплощенной возможности, когда-то и где-то упущенной ею. Она почему-то представила, что это она спрашивает у своего заместителя сводку, представила какое-то совещание, на котором она внимательно слушает выступающих и легко замечает их сильные и слабые стороны, и делает заметки в своем блокноте, и сама выступает сжато и дельно, и сразу после совещания едет на какой-то объект, на какую-то стройку и в расписании ее рабочего дня это только начало, а день длинен, и она сделает много, а завтра сделает еще больше…
Председатель взял сводку и вышел.
Его заместитель Мыльников долго смотрел на закрывшуюся дверь и вдруг вдохновился, решительно придвинул к себе Ликину бумагу и что-то решительно на ней написал.
Лика механически попрощалась и вышла и только в приемной взглянула на косую надпись в углу злополучного письма. Перед огромной, толстыми буквами, подписью зама стояло: «На усмотрение тов. Фильч.».
Она постучала в кабинет председателя и, услышав энергично-нетерпеливое «Да, да!», вошла.
— Вот… к вам, — проговорила она извиняющимся голосом.
Фильчагин кивнул, как старой знакомой, замовской резолюции, коротко написал свое: «Сделать». Решение ее вопроса заняло меньше минуты, можно было поблагодарить и уйти, но она медлила и чувствовала при этом, что и Фильчагин не хочет, чтобы она ушла так быстро. Она, совсем позабыв о своем письме, оглядела спартанскую обстановку кабинета. И обстановка, и хозяин, этот маленький изящный человек в хорошем костюме, вызывали нарастающее беспокойство, она, все больше волнуясь, торопливо выискивала, о чем бы следовало говорить здесь, какой важный вопрос можно было бы поднять, какое неожиданно-умное предложение скромно выдвинуть. Однако ни важное, ни умное в голову не шло, она ничего, собственно, не знала, и от этого рассердилась на себя и на председателя, сразу вспомнила о своем минутном деле, пробормотала: «Спасибо» — и хотела уйти.
Председатель остановил ее вопросом: