— Как на работе? — спросила Лика.
Ийка работала в той же больнице, в хирургическом отделении.
— Почти нормально, — ответила она.
— Что входит в твое почти? — поинтересовалась Лика.
— А в мое почти входит ваш сумасшедший Садчиков. Сегодня он сделал три операции, и все гениальные. Это плохо кончится.
— Что плохо? Операции?
— При чем тут операции! Я же сказала, что этот идиот резал гениально. По-моему, с ним что-то стряслось. Или он скоро помрет, или он уже влюбился. Ощущение, что он прыгает через пропасть. Или в пропасть.
Лика почувствовала, как холодеет и натягивается кожа на лице.
— Ну вот, только обмороков мне не хватает, — не двигаясь с места, брезгливым голосом произнесла Ийка.
— Каких обмороков… с чего ты? — через силу проговорила Лика.
— А с того, что не будешь притворяться, — хохотнула Ийка, с удовольствием докуривая сигарету. — Влюбилась — так и говори, что влюбилась!
— Он отличный хирург, — сказала Лика, чтобы что-нибудь сказать.
— Ну, ну… — Ийка ухмыльнулась.
— Нет, правда, он всегда был отличным хирургом.
— А я спорю, да?
— Да не влюблена я, с чего ты взяла? Все это, если хочешь знать, гораздо бессмысленнее.
В глазах Ийки мгновенно пробудился интерес. Она требовательно уставилась на Лику. Теперь не отцепится, пока не поймет, в чем дело.
— Интересно знать, достижимо ли э т о когда-нибудь…
— Что — это? — нетерпеливо дернулась Ийка.
— Например, идеальный человек, — сказала Лика.
Ийку перекосило. Потом она расхохоталась. Потом вздохнула.
— Конечно, — сказала она скромно. — Женщина может достичь всего.
— В самом деле? — усмехнулась Лика.
— Не принимай меня за дуру! — возмутилась Ийка. — Я не о себе! Может — в принципе. Потому что наш путь биологического совершенствования в весьма отдаленном прошлом связался с совершенствованием нравственным. Все нравственные нормы рождены женщиной. Не убей, не укради, не возжелай жены ближнего своего — это что, мужики придумали? Да они до сих пор убивают и хоть бы хны! Это матери и жены во все века кричали: не убивайте, не убивайте!
И Ийка выжидающе уставилась на подругу: какие еще вопросы, прошу!
— Я не о принципе, — возразила Лика. — Я конкретно: ты, я, твой муж, мой муж, да хотя бы и Садчиков. Не обязательно всех должно заботить, но у кого-то и возникнет: кто я? Что сумел? Почему во мне столько дряни? Почему я лгу? Почему делаю пошлости? Где я хороший?..
— Ага… Твой муж таких вопросов не задает, мой Васька, естественно, тоже. Значит, ты о Садчикове?
— Я о себе… Все такие, как я, или Садчикову опять не повезло?
— Почему это ему не повезло?
— Он считает, что я другая. Что я лучше.
Ийка задумалась на мгновение и тут же приказала:
— А ну, встань!
— Зачем?
— Встань, говорю! Повернись… Ага. Так-то вроде бы ничего, и фигура тоже… Но не восемнадцать же лет! Нет, с тобой с ума сойти…
— Это ерунда — восемнадцать! В восемнадцать дикари и эгоисты, понимают не больше гусыни. Впрочем, с них редко и спрашивают. Но мне-то не восемнадцать, с меня спросят!
— Ты хотела бы любить его?
— Ах, боже мой, да не в любви тут дело! А все в том же: кто я, что я, что смогла? Стала такой, что меня можно любить? Или все это впустую — все эти сорок лет? Что в бездумные семнадцать я была сильнее, чем сейчас? Что я становилась хуже, а не лучше?
— Да почему хуже? Нет, с ума сойти…
— Не мешай мне думать… Вот он смотрит на меня: она прелесть. Но я-то знаю, какая я прелесть! И я смотрю на него: он лучше других, он замечательный… Но он-то, наверно, тоже знает о себе, какой он замечательный! Теперь я знаю, почему любят в молодости… Потому что ничего не знают.
— Нет, я больше не могу! Если Джоконду разложить на составные части, будет куча хлама! Ты стала занудой! Не будем подсчитывать, сколько раз я влюблялась, но я третий раз замужем, и небольшой опыт у меня есть. Какой идиот придумал, что любовь должна длиться вечно? Надо успеть в жизни и кое-что кроме любви! Прекрасно, когда она приходит, еще прекраснее, когда она кончается!
— На твоем корабле развевается пиратский флаг, Ийка.
— Ничуть! А если и так… Кесарю — кесарево, богу — богово! Коктейль из любви, ликбеза и философии — это же отравиться можно!
— Почему ликбеза? — рассмеялась Лика.
— Не придирайся! И вообще у меня пересохло горло, я хочу пить!
Ийка убежала на кухню.
Лика сидела в одиночестве и прислушивалась к остро-приятному, завораживающему возбуждению, которое волнами нарастало в ней во время разговора. Она недовольно хмурилась, сдвигала брови, Потом, наконец, направилась к телефону и набрала номер Садчикова. Там сняли трубку и молча ждали. Лика слушала это молчание, оно было пустым, и в эту пустоту быстро утекало волнение, она успокаивалась и была довольна, что телефон молчит, и, успокоившись совсем, с холодной усмешкой стала опускать трубку. Нажатие рычага оборвало в трубке какое-то торопливое слово. На мгновение Лика ощутила сожаление, что своей волей сломала это слово, что часть его рассыпалась в этой комнате, а часть осталась где-то еще, что сказанное одним человеком не услышано другим, потом ее охватила усталость, и она легла на диван.