— Алексей…
— Из города?
— По всякому было.
Старик молчал.
Алексей догадался, что молчание нужно старику, чтобы набраться сил для новых слов. Ждал.
— Про меня узнал от кого?
— Краевед наш сказал… Анисимов.
— Григорьич?
— Он.
На этот раз и совсем надолго замолчал Илья Федорович. Лицо, как из серого камня выточено, не дрогнет. Алексей взглянул на Анну Назаровну, а та стояла, не решаясь мужа окликнуть: если и умер — пусть подольше живым кажется.
— Покажи, что сработал, — внятно и строго велел Илья Федорович.
Алексей поспешно скинул с плеча потрепанный рюкзак, достал узелок, В узелке бренчало. Стал показывать цветные броши, ожерелья, белочек на дереве, медведя у муравьиной кучи. Из хрусталя, авантюрина, орлеца, яшмы. Илья Федорович долго не рассматривал, лишь медведя с муравьями попридержал. Спросил:
— На гранильной работал?
— Было… Как догадались, Илья Федорович?
— По работе скучной… Накорми его, Анюта.
Оставшись один, старый мастер вздыхал гулко, будто грудь прочищал. К вечеру, когда закатное солнце позолотило небо, попросил придвинуть себя к окну. Сказал:
— Сейчас не лазурит. Сейчас хризолитом пошло, а по верху зеленью аквамариновой…
Когда заглянул к нему, скрывая растерянность, Алексей, Илья Федорович велел жене принести ящик с камнями, заготовленными для поделок. Долго выбирал, кряхтел, прищуривался, а выбрав, сказал:
— Вот тебе, Алеха, кусок малахитовый. И задача тебе одна: должон ты показать в нем камень.
Принял Алексей от мастера камень величиной с хороший кулак. Был камень поверху мутноват, рисунок затаил. А старик так и впился в Алексеево лицо, выискивал, вычитывал в нем что-то. Встретил Алексей дедов взгляд и понял, что не камень показать должен, а себя раскрыть через камень. Хотел знать Илья Федорович, не только с каким мастерством, но и с какой душой пришел к нему человек. Алексей побелел от волнения. Пальцы так сжали малахит, словно разломить хотели, чтобы выискать сокрытое внутри — не зря же старый мастер из всех выбрал этот кусок.
— К завтрашнему вечеру приготовь, — устало сказал Илья Федорович. — До завтра погожу помирать.
Срок был сказочно мал.
Но у старика времени было еще меньше. Почти совсем не было времени. Алексей подумал вдруг, что не приди он сегодня в эту бревенчатую избу за округлым гранитным елтышем, уже, может, и вовсе кончилось бы стариково время.
Анна Назаровна провела Алексея в прохладную горницу, двумя окнами на север, со столом от стены до стены. На левом окошке висело на серебряной цепочке турмалиновое зеркальце — поперечный срез многоцветного кристалла турмалина. Алексей так и потянулся к нему, тронул цепочку — прозрачная пластинка засверкала жар-птицей, заиграли тонкие и чистые краски геометрически правильного рисунка. Сердце захолонуло от восторга.
Анна Назаровна пододвинула плоские ящички с инструментами, погладила по плечу и ушла. Алексей остался один в мастерской старика.
Долго сидел он, уставясь на цепочку с турмалином. Странное оцепенение не несло никаких мыслей, только поглощало минуты. Минуты, которых было так мало. Кусок малахита, как положил его Алексей на чистый стол, так и лежал нетронутый. Окна, обращенные на север, потухали, словно покрывались пылью. Погас и яркий турмалин. Темнело. И в сумерках отчетливее стал шепот вековых елей.
Всю ночь просидел Алексей, прислушиваясь к шороху ветвей за окном, да смачивая малахит то здесь, то там, чтобы резче выступил рисунок, да так и не тронул резцом ни одной стороны.