Без деревни нет русской литературы.
От устной народной поэзии, воспевшей богатыря Илью Муромца, начавшего свои подвиги расчисткой батюшкина поля, от гениального автора «Слова о полку Игоревен до Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Толстого, Успенского, Тургенева, Салтыкова-Щедрина деревенская тема прослеживается в отечественной словесности, неразрывными узами связавшей себя с землей, с почвой народной жизни.
Деревня — радость и надежда, горечь и слезы, отчаянье и вера русской литературы. В предреволюционные десятилетия на страницах бунинских книг возникла, по красочному определению критика Г. Чулкова, Русь полевая, охотничья, обвеянная ясным ветром, напоенная медом и брагой, деревенская Русь с овинами и ригами, с тихими зорями, с квохтанием дроздов на коралловых рябинах, с русой девушкой в плисовой безрукавке, в строгой поневе.
Новая эпоха в жизни страны, начавшаяся в семнадцатом году, породила деревенскую литературу, качественно отличную от прежней. В стихах и прозе двадцатых годов полыхали пожарища, гремели выстрелы гражданской войны. Литература запечатлела, по меткому наблюдению Леонида Леонова, потемневшее лицо России — в последнюю минуту перед тем, как, перелившись из сердца в сжатые кулаки, стало революцией народное горе — произошло самовозгорание тишины. Артем Веселый в романе «Россия, кровью умытая» нарисовал символическую картину деревенской жизни тех лет: «Блеснет ясный денек, другой и снова запорошит, завьюжит. Чуть ли не до благовещеньего дня прихватывали заморозки, перепадал снежок, но уже близилась пора пашни и весеннего сева; по-особенному, свежо и зазвонисто горланили петухи; по плетням и на пригреве босые ребятишки уже играли в бабки; в садах и на огородах копались бабы… У кузниц и на базаре, и на мельнице, и в церковной ограде — всюду, где сходились люди, — неизбежно заваривались крутые споры, вскипали сердитые голоса, вражда рвалась направо и налево».
Тема классового переустройства надолго стала определяющей в нашей деревенской литературе» Конечно, каждый художник по-своему познавал жизнь, воспроизводя на страницах книг краски действительности. Достаточно назвать произведения, ставшие современной классикой, определившие во многом облик литературы двадцатых и тридцатых годов. Это — «Барсуки» Леонида Леонова и «Анна Снегина» Сергея Есенина, «Донские рассказы», «Тихий Дон», «Поднятая целина» Михаила Шолохова, «Бруски» Федора Панферова, «Когти» Ефима Пермитина, «Соляной бунт», «Кулаки» Павла Васильева, «Подпасок» П. Замойского, «Страна Муравия» Александра Твардовского… Я, конечно, не перечислил даже «самых главных» книг, но, впрочем, в этом нет и необходимости. Литература о деревне все эти годы была неотрывно связана со всей нашей литературой, и многие выдающиеся произведения не укладывались в привычные рамки сельской тематики. Конечно, в центре повествования в «Тихом Доне» — Григорий Мелехов, но в донскую станицу врываются ветры всей страны и судьбы героев связаны со всем, что происходит в неспокойном и неустроенном мире. Михаил Исаковский писал «Вдоль деревни, от избы и до избы…», но стихотворение, подхваченное крыльями музыки, пел и город, и рабочий поселок, и далекая индустриальная, новостройка. Разумеется, и дореволюционные «деревенщики» не ограничивали свой кругозор сельским ландшафтом, но в наш век связи стали непосредственнее и зримее: город пришел в деревню, деревня — в город.
В суровую годину Великой Отечественной войны с особой силой зазвучала деревенская тема как тема Родины:
Слово в годы войны показало, что оно действительно «полководец человечьей силы». Оно воодушевляло воина, шедшего в атаку, и женщину, шагавшую за плугом, и босоногих подростков, собиравших, как величайшую драгоценность, хлебные колоски на стерне. Обычный пейзаж тех лет «расцвечен» пожарищами деревень, пепелищами, жутко чернеющими среди снегов, остовами печей на местах сгоревших изб. Словесное искусство навечно запечатлело образы крестьян, одетых в солдатские шинели, образы воинов, вчерашних хлебопашцев, совершавших богатырские подвиги. Стойкие человеческие сердца оказались прочнее тонн смертоносной стали. Человек одолел фашистского зверя. Великая радость победы была неотрывна от горечи утрат. Из Нашей литературы невозможно выкинуть, как слово из песни, проникновенное стихотворение Михаила Исаковского — «Враги сожгли родную хату», в котором нарисован образ солдата, одиноко стоящего на пепелище, вспоминающего о том, что «мечтал он выпить за здоровье, а пить пришлось за упокой…»
Я не согласен с теми критиками, которые утверждают, что послевоенная пора породила лишь лакировочную литературу о деревне. Я вовсе не собираюсь призывать к литературной реабилитации многочисленных повестей, рассказов, фильмов, порожденных теорией бесконфликтности. В памяти свежа душераздирающая ситуация, составляющая основу фильма «В один прекрасный день». Фильм повествовал о передовом, богатом колхозе, председатель которого — о, ужас! — не понимает и не признает… симфонической музыки. Но этот недостаток изживается довольно быстро и эффектно. В колхоз приезжает энергичная выпускница консерватории, создает на свой страх и риск самодеятельный симфонический оркестр, и председатель приобщается к пониманию серьезной музыки. Надо ли говорить, что подобные «конфликты» были невероятно далеки от жизненной правды, что опереточные «пейзане» не имели ничего общего с тружениками полей, поднимавшими разоренное войной хозяйство в трудных, небывало трудных условиях.
Отказ от идилличности, возврат к действительности обычно связывают с появлением в периодике очерков Валентина Овечкина, взглянувшего на деревенскую жизнь без предвзятости, вдумчиво и проницательно. Заслуги Овечкина бесспорны. Но Овечкин не был одинок. Перечитаем очерки и новеллы Алексея Колосова, часто появлявшиеся на страницах «Правды». Они заключали в себе много верных фактов, хотя нередко и несли на себе печать ошибочных представлений времени. Очерки Алексея Колосова помогали, как правило, бороться с конкретными носителями зла — они имели адрес. Овечкин не только типизировал характеры и ситуации, но и публицистически заострил их, сделал свои очерки насквозь пронизанными социальными и экономическими проблемами.
Следующий этап в развитии деревенской темы — появление лирических повестей Сергея Антонова, Владимира Солоухина, Юрия Казакова. Довольно разные по своим художественным почеркам, они заимствовали (особенно в области лексики и сюжетного построения) многое от бунинской манеры письма. О «Владимирских проселках» Солоухина в свое время метко написал Леонид Леонов: «Автор ничего не выдумывает, а просто шагает по русской земле в пределах своей Владимирской области, смотрит на жизнь влюбленными глазами и поет о том, что видит».
Вторая половина пятидесятых — начало шестидесятых годов — сложный и противоречивый период в нашей сельской жизни. Он вместил в себя — и «рязанское чудо», и волевые решения, мало сообразующиеся с объективной действительностью, и экономические преобразования, направленные на то, чтобы вывести деревню на путь подъема. Читателя уже не могли удовлетворить ни прямолинейно публицистические очерки, ни лирически привлекательные сами по себе этюды на деревенские темы.
Жизнь требовала глубокого художественного исследования, постижения моральных и социальных проблем, рожденных действительностью. Эта потребность и родила такие произведения, как поэма Сергея Викулова «Окнами на зарю», «Деревенский дневник» Ефима Дороша, очерки и повести Г. Троепольского.
Лучшее произведение современности, посвященное сельской жизни, — «Липяги» Сергея Крутилина. Не случайно, что сразу после выхода в свет книга выдержала несколько массовых изданий и прочно вошла в читательский обиход.
Следует вначале сказать несколько слов об авторе «Липягов».
Судьба Сергея Крутилина — судьба поколения, родившегося в начале двадцатых годов.