И еще тут было много картинок, прославляющих нашу военную мощь. Были солдаты с трехлинейкой и тут же рядом — мощные танки КВ. Были грозноствольные орудия, плывущие по Красной площади, и многомоторные бомбардировщики, парящие в небесах; были тачанки, парады, маневры, цифры… Все это устрашающе глядело с этикеток на немцев. Но солдаты не страшились всего этого — они спокойно стояли в воротах русской риги, и их подавляло сознание грандиозности и бессмысленности человеческого труда.
Солдаты стояли и молча глядели на пестревшие в солнечных бликах спичечные наклейки.
У подножья одного из штабелей стоял юродивый. Он уже высыпал коробки из мешка; они кучкой возвышались у его ног, а в сторонке валялась пустая ряднина. Однако Сережа не спешил разобрать принесенное им добро — его занимал коробок, подаренный немецким солдатом. Он разглядывал его, повертывая так и этак. Он щелкал языком от удовольствия и что-то радостно приговаривал. Видно, ему трудно было расстаться с редким подарком. Он то прятал его за пазуху, то доставал вновь. Наконец он решился поставить его в штабель. Но тут Сережу вновь охватило сомнение: он никак не мог решить, какой цвет преобладает на коробке — красный, белый или синий? Поразмыслив, он все же решил что-то и стал подниматься вверх по лестнице. Он лез все выше и выше, не замечая следивших за ним солдат.
Он был уже на самом верху, когда пожилой солдат, подаривший ему коробок, не удержался и тихо проговорил что-то по-немецки.
— О, колоссаль! — отозвался молодой.
Сережа вздрогнул, услышав этот возглас. Трехцветный коробок выпал из его рук. Следом за ним и сам юродивый кошкой спрыгнул вниз. Вид его в этот миг был страшен. Он вскрикнул протяжно, со стоном. Крик этот не походил на человеческий, он скорее напоминал рев обезумевшего животного: и угроза, и мольба — все соединилось в нем.
Услышав этот возглас, солдаты испугались и заспешили к выходу. Но они не успели сделать и двух шагов, как на них налетел юродивый. Немцы — ни тот, в очках, воевавший в Африке и видавший тигров на свободе, ни другой, что помоложе, — не могли бы поверить, что в человеке может быть сила большая, чем в диком тигре и в неукротимом быке. А именно такую силу проявил юродивый.
Он схватил обоих немцев ручищами, поднял с земли и одним махом выбросил их за ворота.
Не успев опомниться, солдаты очутились лежащими на мокрой земле. Ворота риги со скрипом захлопнулись. Слышно было, как' юродивый стучал изнутри засовом.
— Свинья! — сказал молоденький немец. — Я разряжу в него автомат!
— Колоссаль! — передразнил его другой.
Пожилой немец, подаривший Сереже коробок, не мог говорить от разбиравшего его смеха. Поднявшись, он шлепал себя по коленям и все повторял: «Колоссаль!.. Колоссаль!..»
И чем больше он смеялся, тем больше приходил в ярость молодой. Выхватив автомат, он подбежал к воротам, с силой застучал по тесинам металлическим прикладом.
— Открой, свинья!
Юродивый не отзывался.
Пожилому надоело смеяться. Он поправил на плече автомат и подошел к молоденькому, все еще продолжавшему колотить тесовые ворота.
— Оставь! — сказал он и добавил с усмешкой: мол, варвары эти русские — ни в одной избе нет теплой уборной. Хоть тут, в затишке, устроиться…
Сказав это, пожилой солдат пошел за угол. Молоденький тоже будто успокоился, перестал колотить по воротам и, вскинув автомат за спину, пошел вдоль стены. Он отошел в сторонку, встал под пеленой и засунул руку в карман куртки.
Немец вынул из кармана три-четыре зажигалки; выбрал самую большую — с изображением голой женщины. Он покрутил женщине голову, она вывернулась, и оттуда, изнутри, пахнуло острым запахом бензина. Солдат выплеснул бензин на соломенную пелену. Не спеша собрал зажигалку и — чирк!..
Над зажигалкой вспыхнуло беловатое пламя.
Солдат поднес огонь к тому месту, куда он только что вылил бензин, и пламя, лизнув солому, побежало вдоль по пелене. Немцу показалось, что пламя разгоралось слишком медленно, и он выплеснул бензин из остальных зажигалок. За какую-нибудь минуту огонь охватил весь угол риги.
В это время, справив свою нужду, появился старый солдат. Увидев пламя, он сразу понял, что случилось.
— Ганс, что ты сделал?
— Пошутил… — сказал тот.
Старый солдат снял с себя куртку и стал бить ею по кровле, стараясь загасить пламя. Но огонь охватил уже большую часть крыши, к тому же слишком высоко, и он до него не доставал. Видя, что ему не справиться с огнем, солдат в очках подбежал к воротам и, налегая на них, стал колотить по тесу кулаками.
— Выходь! Сгоришь! — кричал он.
Ответом ему была тишина. И в этой тишине зловеще разносилось шипение и потрескивание горящей соломы.
Солдат схватил в руки автомат и что было силы стал колотить прикладом по воротам.
А тот, молоденький, в пилотке, стоял и смеялся.
Так продолжалось с четверть часа.
Но вот ворота скрипнули, и из дыма показался юродивый. Он весь дрожал мелкой дрожью и скулил, как скулит холодной осенью щенок, оставленный на ночь на стуже.
Солдат, стучавший автоматом, отпрянул в сторону: юродивый нес в охапке коробки. Коробки падали из его рук, и, когда он достиг безопасного места, их оставалось не больше десятка.
Пожилой солдат не успел подбежать к юродивому, чтобы удержать его. Бросив коробки на луговину, Сережа, снова юркнул в охваченную огнем ригу. В этот миг бушующая шапка огня сорвалась с крыши и, пылая, поплыла над селом.
Что-то треснуло в вышине…
Огненно-багровая солома, все еще сохранявшая форму крыши, вдруг осела; в поднебесье взметнулся столб искр — и на месте риги образовалось огромное море ликующего огня.
— Колоссаль! Колоссаль! — повторял молоденький.
Где-то в переулке раздался нечеловеческий крик… Немцы оглянулись. От избы, исступленно крича, бежала старуха.
Увидев ее, солдаты отвернулись от огня и не спеша пошли картофельным полем, к площади.
За спиной у немцев болтались автоматы.
С тех пор уж никогда не ходил по Липягам рослый, голубоглазый, похожий на Христа юродивый, и бабы не берегли уже коробков, и не собирались малыши гурьбой, и никогда уже больше не слышалось в избах наших молитвенно-спокойного, просящего голоса:
— Подайте Сереже коробоце-е-ек!..
Сережа-коробочник
ЧЕБУХАЙКИН МЕД
Я вошел в класс и первым делом взглянул на стол.
Так и знал! Конечно, на переменке ребята крутили машину! Они хотели повторить опыт с получением электричества, но неудачно. Видимо, их ударило током, и они испугались и впопыхах разбросали все по столу. Шары машины отогнуты, амперметр отключен. Я чертыхнулся в душе, хотя это был в первую очередь мой просчет. Надо было построже предупредить дежурного, чтобы он никого не подпускал к приборам. Теперь пенять не на кого.
— Та-ак… — Подойдя к столу, я внимательно оглядел машину. О продолжении опыта не могло быть и речи: снова надо возиться целый час, пока все наладишь. — Так: Кто это сделал?
Класс затих.
— Кто сломал прибор? — повторил я строго. — Прошу выйти к доске!
Молчание. Никто даже носом не шмыгнул. Я понял, что поступил, говоря словами директора, антипедагогически: не надо добиваться выдачи виновников — школа не должна воспитывать доносчиков.
— Ну что ж… — продолжал я примирительно. — Раз изломали прибор, то его надо починить. Иди, Володя, помоги мне.