— Профанация! — Алексей Иванович не мог усидеть в кресле. Он вскочил и принялся ходить взад-вперед по комнате. Расхаживая, он выкрикивал: — Невежество, Семен Семенович! К земле нельзя подходить с одной меркой. Согласен: кое-где необходимо сеять бобы. А в другом, может, лучше оставить клевер.
— Значит, травы оставить?.. Неисправимый ты, Алексей Иванович, травополыцик!
— Клевер — это еще не травополье!
— Вон оно что?!
— Да, не травополье!
Подойдет к столу, бросит фразу и опять заковыляет в угол. С каждой новой фразой движения его становились резче, мысли — обрывочнее, а слова — все желчнее. Алексей Иванович в эту минуту, как никогда, оправдывал свою кличку: Щегол. Он и в самом деле очень походил на щегла в клетке. Серенькая птичка прыгает на жердочке и беспрестанно строчит свое чи-чи-чи… Так и агроном: бросил фразу — проковылял, пропрыгал в угол; возвращаясь к столу, договаривает свое чи-чи-чи.
— Травополье да травополье!.. Только и талдычат. А кто из вас знает, что такое травополье?! Травополье — это вершина науки о земле. Ату их, травы! — кричат особенно ретивые и не задумываются: а как же вести борьбу с эрозией? Имя Докучаева стыдимся произнести вслух. Нашего старика Требора чуть было не вытряхнули из могилы… Вильямса я не знал лично, а у Требора учился пять лет. Умнейшая голова — скажу вам…
— И ты, Алексей Иваныч, умнейшая голова! — заметил дед Печенов. — А вот лет тридцать, верно, ты у нас этими травками занимаешься. И скажи по чести: прибавилось ли от этих твоих трав хоть капельку хлеба? А?
Алексей Иванович остановился.
— Прибавилось бы, если бы у нас уважали науку!
— «Бы… бы!..» — передразнил дед Печенов. — Этими твоими «бы» сыт не будешь.
— А бобами будешь сыт, да?
— При чем тут бобы? — Дед Печенов пожал угловатыми плечами. — Я так тебе скажу: агрономы наши, и ты в их числе, понапрасну хлеб едят. Вот я вспоминаю отца: он и без вашей науки по сто пудов с десятины снимал, а овса — так и побольше. А теперь?.. А теперь, если семь центнеров с га получим, считаем, что это хорошо.
— Тут не одно травополье виновато!
— А что ж еще, по-твоему?
— Отсталость наша российская!
— А-а, отсталость… Ну-ну!
Дед Печенов снова достал коробочку с табаком и, захватив щепотку, поднес руку к носу; вдыхая в себя зелье, он блаженно закрыл глаза и приготовился было чихнуть.
— Да перестань ты чихать! — закричал на него агроном.
— Говори, говори… — успел только произнести дед и тут же расчихался.
Нюханье табака — излюбленное занятие деда. Но оно не безобидно: он пользовался им и как психологическим воздействием на собеседника. Я заметил, что, когда дед не хотел слушать возражений со стороны кого-либо, он всегда делал затяжку, а потом, блаженно закатывая глаза, чихал. Алексей Иванович, видимо, догадывался об этом.
— Да-да, отсталость! — заговорил агроном, как только дед вытер слезящиеся глаза. — Ведь травополье — оно не с неба к нам свалилось и не завезено к нам из Европы, как некоторые другие учения. Травополье — явление наше, русское. И именно в нем, в травополье, и сказалась вековая отсталость России. Мне не верите — послушайте, что по данному вопросу говорит товарищ Хрущев. — Алексей Иванович взял со стола газету, прищурившись, начал читать: — «Почему травопольная система нашла широкое применение, откуда и какие факторы воздействовали на В. Р. Вильямса, предложившего эту систему? Ведь он был коммунист и, я считаю, преданный партии и честный человек. Если заглянуть в историю этого вопроса, то можно прийти к выводу, что травопольная система земледелия вытекала из экономической отсталости бывшей царской России…»
Дед Печенов хотел перебить агронома, но тот не дал ему и продолжал читать с еще большей горячностью:
— «В то время как западные страны развивали химию, производство минеральных удобрений и сельскохозяйственных машин, то есть шли по пути интенсификации сельского хозяйства, некоторые ученые России, видимо, искали систему земледелия, которую можно было бы приспособить к условиям экономической отсталости страны». Вот вам полный социальный анализ травополья как учения. Ясно?
— Ох, уж это мне учение! — вздохнув, отозвался дед Печенов. — Не учение, а мучение.
— Не смейте так! — Алексей Иванович подступил вплотную к деду Печенову. — В это учение внесли свой труд лучшие русские агрономы — Докучаев, Костычев и другие. Мы все умны задним числом! Я не позволю потешаться над памятью дорогих мне имен!