Однако Алексей Иванович не дождался ответа из академии. Он умер в самом начале июня.
Был тихий знойный день, когда мы хоронили его. Собралось не так уж много народу — все старички. И речей некому было произносить: мы с дедом Печеновым не говоруны, а зоотехник выпил с утра, и его так разморило от жары, что он едва держался на ногах.
И только когда мы уже закопали могилу и насыпали невысокий холм, дед Печенов сказал:
— Могилку надо бы дерном обложить… Чтобы травка всегда зеленела. Он ведь всю жизнь любил ее, травку-то.
Борис и Хима
Хима сидела на завалинке и ждала Бориса.
Был вечер; солнце уже село, становилось прохладно. Хима продрогла. Надо было бы сходить з избу за ватником, но вставать Химе не хотелось, и она продолжала сидеть.
Хима ждала мужа и, сидя на завалинке, то и дело поглядывала на увал Морозкина лога, откуда должен появиться Борис.
Что-то долго не идет он.
Химе наскучило глядеть на голую пажу, и она невольно стала наблюдать за соседкой.
Ждать Бориса — скучное каждодневное ее занятие по вечерам, а соседство было для нее внове, и теперь Хима все чаще наблюдала за чужими людьми.
Всю жизнь Хима прожила без соседей. Избенка ее стояла одиноко, на отшибе. И с одной стороны пустырь, и с другой. А вот под старость бог поддал соседей. Жизнь ее нисколько не изменилась от этого, разве что шумливее на поляне стало.
Бирдюка, своего теперешнего соседа, Хима знала немного, а его новую жену и видеть близко не видывала. Хима ни разу не была у соседей. Она и на помочи к Бирдюку не ходила, хотя бабы звали ее, и когда новоселье праздновали, сам Бирдюк приходил, звал, но они с Борисом не пошли. Непривычны ходить по гостям.
Они не пошли, и молодая Бирдючиха, как поселилась, ни разу не наведалась к Химе. Так и жили: рядышком, а совсем не зная друг друга.
Хима не имела особого интереса к семье Бирдюка. Она и теперь наблюдала за соседкой просто так, от нечего делать, как она наблюдала бы за полетом птицы или еще за чем.
Молодая Бирдючиха снимала белье. Посаженные Бирдюком ракиты еще не успели вырасти, а белье-то надо на что-то вешать! Кузнец врыл с проулка четыре столба и натянул на них веревки. Не было такого дня, чтобы на этих веревках не сушилось чего-либо. Хима долгое время была уверена, что молодая Бирдючиха нарочно вывешивает белье на веревки, чтобы похвастаться, как много у нее всяких тряпок. Хима думала так потому, что у нее не было детей (не послал бог!). Она не знала, что значит четверо ребят. Хоть весь день, с утра до вечера, не отходи от корыта — стирай да стирай, все равно не успеешь их обстирывать. И еще Хима думала так потому, что сама страсть как любила похвастаться.
Столбы были высокие (Бирдюк ставил по своему росту), и Бирдючиха, босоногая, в коротеньком вылинявшем халате, поднималась на носки, чтобы дотянуться. Рядом стояли малыши: мальчик лет шести и совсем еще крохотная девочка — такие же белоголовые, как мать, и во всем легком, несмотря на поздний августовский вечер. В руках у детей были большие решета спелых подсолнухов с черными зернами и с поблекшими лепестками цветов по краям. Малыши выковыривали зерна и шелушили их. Делали они это сосредоточенно, не спеша: шелушили семечки и глазели по сторонам.
Бирдючиха снимала с веревок ребячьи штаны и рубашки. Когда она тянулась за бельем, ветер трепыхал полы ее халата.
Хима, наблюдая за соседкой, вздыхала. «Кажись, опять брюхата!» — думала она о Бирдючихе. Думала с грустью и в то же время с неприязнью.
Хима была бездетной. Когда-то это считалось для бабы грехом, пороком. Молодой — в такие же годы, как теперешняя ее соседка, — Хима очень тосковала одна, и ей хотелось иметь ребенка. Борис тоже хотел. Он даже посылал как-то Химу к знахарке, к известной бабке Точилихе, в Затворное. Точилиха кропила ее голую в полночь под куриным насестом: выгоняла «наговор». Провожая, знахарка дала Химе пузырек с горьким настоем майской полыни. Наказывала приезжать еще, но Хима, выпив пузырек, за другим не поехала.
Как раз в то время Борис поступил работать на железную дорогу. Ему сказали, что на станции есть поликлиника и Химу, как жену рабочего, врачи обязаны лечить. Хима долго отказывалась идти к врачам. Но наконец Борис уговорил ее. Она нарядилась во все лучшее и пошла. Однако на станции не оказалось врача, понимающего толк в таком тонком деле. Химе выписали бумажку и бесплатный билет в Каширу.