Да, конечно, наивно было бы думать, чтоб проходили годы, а тут оставалось бы все неизменным, специально бы для тебя, чтоб ты так вот приехал и увидел все таким, каким памятно оно тебе. Нет, время идет — и идет и везде, и всегда, и ему нет никакого дела ни до нашей памяти, ни до наших привязанностей, ни до наших даже самых дорогих нам святынь.
Хоть и не все, но многое и тут изменилось, недоставало одной какой-то улочки, какого-то переулка, исчезла торговая палатка, появились новые, правда, тоже одноэтажные, дома. И он оглядывался и оглядывался по сторонам все с большей и большей нарастающей внутренней тревогой, будто боялся неточности своей памяти, боялся, что вдруг случится, что и их дома не окажется на своем месте или он его просто не найдет.
Но дом был на своем месте, и он его, естественно, нашел. Узнал — и не узнавал. Не было того старого темного высокого деревянного забора и калитки в нем — его заменила выдвинутая на улицу новая невысокая ограда с кирпичными тумбами, а за нею перед домом был разбит палисадник, так что теперь и нельзя было бы, как раньше, постучать с улицы в ее окно...
Он не боялся быть узнанным кем-то, и долго-долго стоял на противоположной стороне улицы перед их домом и курил. Потом решительно пошел к калитке.
Тут же во дворе ему встретилась незнакомая полная женщина, и он спросил у нее, живут ли еще тут такие-то и такие-то.
— О, нет, они уже давно тут не живут, — сказала женщина, пытливо приглядываясь к нему. — Как еще Лида замуж вышла. А вы... вы-то сами им кто будете?
— Когда-то учились вместе. Вот приехал, навещаю одноклассников.
— Нет, не живут. Да их и в городе, должно, нет. Она же с мужем уехала, давно уже кажется, к китайской границе. Он офицер. И мать ее тоже с ними.
— Понятно, — сказал он, хотя как раз ничего и не было понятно: почему он, ее муж — о ф и ц е р? Разве?..
— Они сначала жили отдельно, — продолжала женщина, — а потом, когда мужа перевели к китайской границе, они забрали и мать с собой. Она и продала свою половину.
— А сестра ее? Во дворе, во времянке жили.
— Тоже не живут тут. Квартиру получили. Недалеко от Куйбышевского рынка. Подождите, если надо, я сейчас адрес ее спрошу.
— Да, пожалуйста.
Появилась еще одна женщина, и они, поговорив между собой, сообщили ему адрес Зинаиды.
— Спасибо, — поблагодарил он их.
— Пожалуйста, пожалуйста. Разве жалко...
Женщины все еще с интересом, пристально смотрели на него, о чем-то переговаривались. А он окинул в последний раз обновленный дом, с палисадником и новой оградой, и пошел в сторону города, по адресу Зинаиды.
Дом был пятиэтажный, угловой, большой. Он нашел во дворе нужный подъезд, поднялся по лестнице до нужной площадки, позвонил в нужную дверь. Вышла Зинаида, он сразу узнал ее. Высокая, стройная, в отличие от Лиды — чернявая. И был приятно удивлен: с годами Зинаида стала красивее, интеллигентнее.
Он назвал себя; увидел, что « сестра Лиды помнит его. И сбивчиво, стараясь говорить покороче, стал спрашивать о Лиде: он хотел бы хоть вкратце узнать — где она, как она... Но пришел он, видимо, не в час, потому что Зинаида слушала его и все время как-то опасливо оглядывалась на дверь, за которой слышалось движение, голоса людей.
— Извините, но я не могу пригласить вас в квартиру, — сказала она. — К нам только что приехали знакомые, едут отдыхать... Вы сколько будете еще в Крыму?
— Только что прилетел. Еду в Планерское, на двадцать четыре дня. Потом опять заеду в Симферополь.
— Если хотите, позвоните тогда, хорошо? — Она назвала ему домашний телефон. — Тогда и поговорим. А сейчас, извините, мне просто некогда. Гости...
— Но где сейчас Лида? Как она?
— Жили в Семипалатинской области. А в этом году муж добился перевода в N. У нее двое детей. Мама живет с ними, очень больная. И сама сестра часто болеет. Извините, мне надо идти. Звоните, пожалуйста, когда будете назад ехать. Эти три недели нас тоже не будет дома, завтра мы уезжаем в Судак.
Он поблагодарил, попрощался и медленно пошел вниз по лестнице. Жалко было, что такой вот, наспех, состоялся у них разговор. Только и узнал, что двое детей, что переехали в N. И теперь уже до конца отпуска...
И вот три недели его отдыха на турбазе «Приморье». Ни в какие организованные — «по местам» — туристские походы он не ходил. Сам бродил по окрестным волошинским местам, сам ездил в Старый Крым, в Судак, в Феодосию... Подобралась компания — и они вместе купались, загорали, пили вино. Вечерами он заглядывал на танцплощадку, но, правда, ни разу долго пробыть там не мог. И уходил в темноте к морю, подальше от людского шума, и подолгу сидел где-нибудь один на берегу.