И устроившись надолго слушать, что будет говориться тут на собрании, он сам по себе оказался в ее Крыму и в ее городе, где, конечно же, жарче сейчас, чем в Москве, хотя и в Москве тоже жарко и душно; ...и вот где-то там, на их улицах, они будто бы идут с нею рядом, и он как бы сбоку украдкой разглядывает ее; в легком без рукавов летнем платье и с опущенными, длинными косами, она тоже изредка поглядывает на него и немного улыбается, но и все равно остается как бы затаившаяся в своих сокровенных желаниях и помыслах и потому так до конца и не постигнутая и неразгаданная им. Какое-то время они остаются там, в ее городе и в ее Крыму, а потом переносятся с нею сюда, в Москву, где она вообще ни разу еще не была, и он ведет ее, понимая, естественно, ее нетерпение, на Красную площадь и в Кремль, а потом уже показывает и остальную Москву, какую успел узнать сам, показывает ей их общежитие на Стромынке (они первые и вторые курсы, пока еще живут тут, на Стромынке, в Сокольниках, а не на Ленгорах), ведет ее в укромное кафе «Березка» в парке, в Сокольниках, и они пьют там шампанское... ну, а затем он опять возвращается с нею сюда, в этот зал, в эту аудиторию, и он подробно и в удовольствие готов много-много рассказывать ей.
Вон сидит, тоже пришедший сюда на собрание, с розовеющей лысиной и белой бородкой, в неизменном аккуратном черном костюме и при галстуке, их всеобщий любимец — почтенный восьмидесятилетний эллинист Сергей Иванович Радциг, читающий им общий курс древнегреческой и римской литературы. Это он (уже год назад) традиционно вручал им, первокурсникам, студенческие билеты — тут же, рядом, в Коммунистической аудитории, торжественно приветствовал их, «племя младое незнакомое», и вдохновенно и радостно пояснял им, что «Studentus — это значит усердно изучающий!..» И потом, в течение всего года чаще в той же Коммунистической аудитории, а иногда и вот в этой он так же вдохновенно читал им свой курс, пел им на языке подлинника гекзаметры из «Илиады» и «Одиссеи», особенно любимую им сцену прощания Гектора с Андромахой, и — было — плакал от сожаления и обиды, что они, нынешние студенты филологического факультета («фи-ло-ло-ги-чес-ко-го!..» — грустно подчеркивал он, произнося гласные в нос), не знают великого языка Гомера. Или, было совсем недавно, они попросили Сергея Ивановича сходить с их группой в выходной день в музей изобразительных искусств имени Пушкина, в греческий зал, и он охотно на это согласился и только спросил их, выдержат ли они, не устанут, и они сначала поняли это как его стариковскую шутку, но потом, когда он шесть часов подряд упоительно пел им — именно пел, по-другому сказать и нельзя! — свою сагу о Древней Греции и ее камнях и у них уже подламывались ноги (хотя они и боялись пропустить хоть слово), они поняли, что его вопрос был, оказывается, далеко не шуткой и он, видно, уже не первых их испытывал тут. Да и разве их только, их группу! — весь греческий зал был заполнен битком посетителями, все слушали почтенного седого профессора, для которого каждый кусочек камня и каждая тут скульптура содержали неиссякаемые сокровища человеческой жизни и поэзии — и он так глубоко и так доступно им их открывал, в то время как оставшиеся без своих групп штатные экскурсоводы стояли в стороне и, похоже, ничуть не ревнуя, о чем-то переговаривались и тоже с восхищением смотрели на вдохновенного и неутомимого Радцига: уж они-то, наверное, знали его хорошо. А потом несколько человек (его, Русого, не было с ними) провожали Сергея Ивановича к его дому, но до дома им дойти не пришлось, так как их встретила не выдержавшая долгого ожидания молчаливая и гневная его супруга. «Ну, вот, и конец мне...», — только, говорили ребята, и успел сказать провинившийся Сергей Иванович, потому что так долго не приходил, и его Пенелопа грозно и непреклонно взяла его под руку и, даже не дав ему успеть попрощаться с ними, увела.
Или вон — Николай Каллиникович Гудзий, невысокий и крепкий старик, чем-то похожий собой на большого гнома, — энциклопедист, академик: с каким вдохновением и с какой радостью доносил он до лих «Слово о полку Игореве» или «Моление Даниила Заточника» — и искал, буквально жадно искал и ждал в их глазах такое же — ответное ему — вдохновение восприятия. ...Николай Каллиникович, который четыре года спустя будет у него оппонентом при защите диплома.