Но в оправдание свое замечу,
Что если я не уступил боязни,
То это — верности моей залог.
Когда Амур иль Смерть в средине слова
Начатой мною ткани не порвут,[25]
Когда, освободясь от цепких пут,
Рассказы сочетать сумею снова,
Быть может, с речью времени былого
Речь наших дней сплетет искусный труд
И люди весть до Рима донесут —
Страшусь сказать! — о том, как это ново.
Но часто мне для моего труда
Недостает благословенных нитей,
Которые мне Ливий мог бы дать.[26]
По-дружески мне руку протяните
(Вы не бывали жадны никогда),
Чтоб мог и я прекрасное создать.
Когда из рощи Дафна прочь уйдет[27] —
Горнило вспыхнет в кузнице Вулкана:
За тяжкий труд кузнец берется рьяно
И стрелы для Юпитера кует.
Бушует снег, и намерзает лед,
Померк июль под натиском бурана, —
Спустился Феб за пелену тумана
И вдалеке свою подругу ждет.
Злокозненные звезды Ориона
В открытом море губят корабли.
Сатурн и Марс ярятся распаленно.
Трубит Эол во всех концах земли,
Нептун встревожен, мечется Юнона —
Когда Она скрывается вдали.
Но стоит улыбнуться ей, нежданно
Явив пред нами тысячи красот, —
В глубинах Монджибелло труд замрет
Хромого Сицилийца-великана.[29]
Юпитер стрелы кузнеца Вулкана
В колчан миролюбиво уберет;
Восходит Феб на ясный небосвод,
И с ним Юнона вновь благоуханна.[30]
Цветы и травы землю облекли,
Зефир к востоку реет неуклонно,
И кормчим покоряются рули, —
Уходят злые тучи с небосклона,
Узнав Ее прекрасный лик вдали,
Той, по которой слезы лью бессонно.
Латоны сын с небесного балкона[31]
Высматривал уже в девятый раз
Ту, по которой, как другой сейчас,[32]
Вздыхал напрасно он во время оно.
Но тщетно. И несчастный сокрушенно
Нахмурился, напоминая нас,
Когда не видим мы любимых глаз
И нам не удержать разлуки стона.
И, предаваясь горю без границ,
Он не заметил, как явилась снова
Достойная бесчисленных страниц.
И слезы сострадания живого
Блестели на печальнейшем из лиц,
И твердь осталась, как была, сурова.
Кто, проявив неумолимый нрав,[33]
Не пощадил сограждан при Фарсале,
Всплакнул над мужем дочкиным в опале,
Помпея в мертвой голове узнав;
И тот, кто был сильней, чем Голиаф,[34]
Над мертвым сыном волю дал печали,
Когда сполна бунтовщику воздали,
И над Саулом плакал, в горе впав.
А вы, которой чуждо состраданье,
Вы с вашей осторожностью предельной,
Когда Амур за вами лук ведет,
Виновница беды моей смертельной,
В глазах несете лишь негодованье,
И ни слезы из них не упадет.
Мой постоянный недоброжелатель,[35]
В ком тайно вы любуетесь собой,
Пленяет вас небесной красотой,
В которой смертным отказал Создатель.
Он вам внушил, мой злобный неприятель,
Лишить меня обители благой,
И сени, что достойна вас одной,
Увы! я был недолго обитатель.
Но если прочно я держался там,
Тогда любовь к себе самой внушать
Вам зеркало едва ль имело право.
Удел Нарцисса уготовлен вам,
Хоть нет на свете трав, достойных стать
Цветку неповторимому оправой.[36]
И золото, и жемчуг, и лилеи,[37]
И розы — все, что вам весна дала
И что к зиме увянет без тепла,
Мне грудь язвит жестоких терний злее.
И все ущербней дни, все тяжелее,
Не может быть, чтоб долго боль жила,
Однако главный бич мой — зеркала,
Которые для вас всего милее.
Амура их убийственная гладь
Молчанью обрекла, хотя, бывало,
Вы соглашались обо мне внимать.
Их преисподняя отшлифовала,
И Лета им дала свою печать:
Отсюда — моего конца начало.
вернуться
Когда Амур иль Смерть в средине слова // Начатой мною ткани не порвут... — Речь идет о новом сочинении, над которым Петрарка в ту пору работал (предположительно над «Африкой» или «Жизнеописанием знаменитых мужей»).
вернуться
Но часто мне для моего труда // Недостает благословенных нитей, // Которые мне Ливии мог бы дать. — Как явствует из заключительного следующего терцета, речь вдет о манускрипте, который Петрарка просил своего адресата (предположительно Джакомо Колонна или Джованни Колонна) прислать для работы. О том, что Петрарка просил прислать именно Тита Ливия, в оригинале не сказано. Это — предположение переводчика. Вероятнее, что под mio dilecto padre (любимый мой отец) оригинала скрыт св. Августин, а не Тит Ливий.
вернуться
Когда из рощи Дафна прочь уйдет... — Под метафорической Дафной скрывается Лаура. Сонет написан по случаю отъезда Лауры в июле 1336 года; в тот день разразилась сильная гроза.
вернуться
Вместе с предыдущим сонет XLII образует определенное поэтическое единство,
вернуться
...В глубинах Монджибелло труд замрет // Хромого Сицилийца-великана. — Согласно мифу, кузница Вулкана находилась в Монджибелло (вулкан Этна) или на острове Липари.
вернуться
...И с ним Юнона вновь благоуханна. — Юнона — сестра Вулкана. В данном случае — олицетворение воздуха.
вернуться
Латоны сын с небесного балкона... — то есть бог солнца Аполлон.
вернуться
...Ту, по которой, как другой сейчас... — Под «той» подразумевается Дафна, в которую был влюблен Аполлон.
вернуться
Кто, проявив неумолимый нрав... — Речь идет о Юлии Цезаре, всплакнувшем над головой Помпея, разбитого им при Фарсале.
вернуться
...И тот, кто был сильней, чем Голиаф... — то есть Давид, рыдавший над трупом мятежного сына Авессалома и трупом своего гонителя Саула.
вернуться
Мой постоянный недоброжелатель... — зеркало.
вернуться
Хоть нет на свете трав, достойных стать // Цветку неповторимому оправой. — В переводе несколько приподнято. В оригинале проще: растительность недостойна такого красивого цветка. Вот смысл уподобления Лауры Нарциссу,
вернуться
И золото, и жемчуг, и лилеи... — Петрарка ревнует к украшениям Лауры, ревнует к зеркалу, в которое она смотрится.