И если торжества исполнить вас
Любовь, не знающая пытки, может,
О милости прошу в который раз.
А если вам другой исход предложит
Презренье ваше, что же — в добрый час:
Освободиться мне Амур поможет.
LXXXIII
Пока седыми сплошь виски не станут,
Покуда не возьмут свое года,
Я беззащитен всякий раз, когда
Я вижу лук Любви, что вновь натянут.
Но вряд ли беды новые нагрянут —
Страшнее, чем привычная беда:
Царапины не причинят вреда,
А сердце больше стрелы не достанут.
Уже и слезы не бегут из глаз,
Хоть им туда, как прежде, ведом путь,
И пренебречь они вольны запретом;
Жестокий луч еще согреет грудь,[51]
Но не воспламенит, и сон подчас
Лишь потревожит, не прервав при этом.
LXXXIV
«Глаза! В слезах излейте грех любовный:
От вас на сердце смертная истома».
«Мы плачем, нам тоска давно знакома,
Но больше страждет более виновный».
«Допущен вами недруг безусловный,
Амур, туда, где быть ему, как дома».
«Не нами, в нас любовь была влекома,
И умирает более греховный».
«Покаяться бы вам в грехе злосчастном!
Вы первые виденья дорогого
Возжаждали в порыве самовластном».
«Мы понимаем: ничего благого
Ждать не пристало на суде пристрастном
Нам, осужденным за вину другого».
LXXXV
Всегда любил, теперь люблю душою
И с каждым днем готов сильней любить
То место, где мне сладко слезы лить,
Когда любовь томит меня тоскою.
И час люблю, когда могу забыть
Весь мир с его ничтожной суетою;
Но больше — ту, что блещет красотою,
И рядом с ней я жажду лучше быть.
Но кто бы ждал, что нежными врагами
Окружено все сердце, как друзьями,
Каких сейчас к груди бы я прижал?
Я побежден, Любовь, твоею силой!
И, если б я не знал надежды милой, —
Где жить хочу, там мертвым бы упал!
LXXXVI
О эта злополучная бойница!
Смертельной ни одна из града стрел
Не стала для меня, а я хотел
В небытие счастливым погрузиться.
По-прежнему подлунная темница
Обитель мне — ведь я остался цел,
И невозможен горести предел,
Пока душа в моей груди ютится.
Понять, что время не направить вспять, —
Извлечь достойный опыт из урока
Давно душе измученной пора.
Я пробовал ее увещевать:
— Не думай, что уходит прежде срока,
Кто слезы счастья исчерпал вчера.
LXXXVII
Отправив только что стрелу в полет,
Стрелок искусный предсказать берется,
Придется в цель она иль не придется,
Насколько точен был его расчет.
Так вы, Мадонна, знали наперед,
Что ваших глаз стрела в меня вопьется,
Что вечно мне всю жизнь страдать придется
И что слезами сердце изойдет.
Уверен, вы меня не пожалели,
Обрадовались: «Получай сполна!
Удар смертельный не минует цели».
И горькие настали времена:
Нет, вы не гибели моей хотели —
Живая жертва недругу нужна.
LXXXVIII
Со мной надежда все играет в прятки,
Тогда как мне отпущен краткий срок.
Бежать бы раньше, не жалея ног!
Быстрее, чем галопом! Без оглядки!
Теперь трудней, но, сил собрав остатки,
Я прочь бегу, прижав рукою бок.
Опасность позади. Но я не смог
Стереть с лица следы неравной схватки.[52]
Кто на пути к любви — очнись! Куда!
Кто ж не вернулся — бойся: одолеет
Безмерный жар, — как я, беги, не жди!
Из тысячи один спастись сумеет:
Моя врагиня как была тверда,
Но след стрелы — и у нее в груди.
LXXXIX
Я после долгих лет бежал из плена
Любовного — и, дамы, без конца
Рассказывать могу, как беглеца
Расстроила такая перемена.
Внушало сердце мне, что, несомненно,
Одно не сможет жить, как вдруг льстеца
Встречаю, кто любого мудреца
Предательством поставит на колена.
И вот уже, вздыхая о былом,
Я говорил: «Был сладостнее гнет.
Чем воля», — и цепей алкал знакомых.
Я слишком поздно понял свой просчет
И, пленник вновь, теперь с таким трудом
Невероятный исправляю промах.