Выбрать главу
И в небесах, и в дьявольской пучине, Бесплотный дух или во плоть одет, И на вершинах горных, и в трясине;
И все равно, во славе или нет, — Останусь прежний, тот же, что и ныне, Вздыхая вот уже пятнадцать лет.

CXLVI

О чистая душа, пред кем в долгу Хвалебное мое перо недаром! О крепость чести, стойкая к ударам, — Вершина, недоступная врагу!
О пламя глаз, о розы на снегу, Что, согревая, очищают жаром! О счастье быть подвластным этим чарам, Каких представить краше не могу!
Будь я понятен с песнями моими В такой дали, о вас бы Фула знала, Бактр, Кальпа, Танаис, Олимп, Атлас.[82]
Но так как одного желанья мало, Услышит край прекрасный ваше имя: От Альп до моря я прославлю вас.

CXLVII

Я Страстью взнуздан, но жестокость шпоры И жесткие стальные удила Она порой ослабит, сколь ни зла, И только в этом все ее потворы;
И к той приводит, чтобы въявь укоры И муки на челе моем прочла, Чтобы Любовь ответные зажгла Смятенные и грозовые взоры.
Тогда, как будто взвидев гнев Зевеса, Страсть-помыкательница прочь отпрянет, — Всесильной свойствен равносильный страх! —
Но столь тонка души моей завеса, Что упованья робость зрима станет И снисхожденье сыщет в тех очах.

CXLVIII

Тибр, Герм, По, Адидж, Вар, Алфей, Гаронна, Хебр, Тезин, Истр и тот, что Понт разбил, Инд, Эра, Тигр, Евфрат, Ганг, Альба, Нил, Ибр, Арно, Танаис, Рейн, Сена, Рона;
Плющ, можжевельник, ель и ветки клена Палящий сердце не угасят пыл; Лишь Дафны лист и берег, что судил Сквозь слезы петь, — одна мне оборона.
В мучительном и пламенном бою С Любовью — только в них исток отваги, Хоть время понукает жизнь мою.
Расти ж, мой Лавр, над плеском тихой влаги, Садовник твой, сокрытый в тень твою, В лад шуму вод поверит мысль бумаге.

CL

— Душа, что деешь, мыслишь? Будет с нами Покой и мир иль вечной жить борьбою? — Что ждет — темно; сужу сама с собою: Взор дивный скорбен нашими бедами.
— Что в том, раз ей дано творить очами Средь лета лед и пыл огня зимою? — Не ей, — тому, кто правит ей самою. — Пусть! Но все видеть и молчать годами!
— Порой язык молчит, а сердце стонет Пронзительно; лицо светло и сухо, Не виден плач стороннему вниманью.
— Ум все же не спокоен, ропщет глухо, Но боли — острой, стойкой — не прогонит; Несчастный недоверчив к упованью.

CLI

Так не бежит от бури мореход, Как, движимый высоких чувств обетом, От мук спасенье видя только в этом, Спешу я к той, чей взор мне сердце жжет.
И смертного с божественных высот Ничто таким не ослепляет светом, Как та, в ком черный смешан с белым цветом, В чьем сердце стрелы золотит Эрот.
Стыжусь глядеть: то мальчик обнаженный. И он не слеп — стрелок вооруженный, Не нарисован — жив он и крылат.
Открыл он то мне, что от всех таилось, И все, что о любви мной говорилось, Мне рассказал моей Мадонны взгляд.

CLII

О смирный зверь с тигриною повадкой, О ангел в человеческой личине, — Страшась, надеясь, в радости, в кручине Я скручен так, что и живу украдкой!
Отпустишь ли, удавишь мертвой хваткой, Пожить ли дашь в когтях своей дичине, — Все к одному — обречены кончине, Кого Любовь поит отравой сладкой.
И не под силу обомлевшей силе, Страдая, выстрадать, двоякость эту — Остуду льда и пламена в горниле.
И хочет сжить она себя со свету, Как та, которой и следы простыли; Но нету сил. И смерти тоже нету.

CLIII

Горячий вздох, ступай к твердыне-сердцу, Пусть ото льда оттает Состраданье; Лети, небес достичь, мое рыданье — Пусть смерть иль милость явят страстотерпцу.
Мысль пылкая, ступай и одноверцу Несведущему дай мое познанье. О, если страсть не помутит сознанье, Мы от надежд найдем к спасенью дверцу.
Ты помоги мне, мысль, чтоб молвить можно, Что наше бытованье — бесприютно. Ее же — и светло и бестревожно.
вернуться

82

Фула, Бактр, Кальпа, Танаис, Олимп, Атлас. — Петрарка перечисляет отдаленнейшие, по тогдашним географическим понятиям, точки. В последнем терцете он ограничивает сферу распространения своих песен Альпами и Средиземным морем, то есть Италией.