Не обрекая себя долгим путям никогда,
От восходящего Пса[142] под летнею тенью деревьев
Прятаться возле ручья, что близ усадьбы бежит.
Не постыдился бы я приняться порой за мотыгу
30 Или бичом подогнать тихо бредущих волов.
Не поленился бы, нет, позабытого маткой козленка
Или ягненка домой перенести на груди.
Вы над отарой моей ничтожною, воры и волки,
Смилуйтесь! Доли своей в стаде ищите большом.
35 Здесь пастуха моего я привык очищать ежегодно
И окроплять молоком Палес[143] за милость ее.
Будьте, боги, со мной, не гнушайтесь, молю вас, дарами
Скудных сельских столов, чистых кувшинов моих.
Эти кувшины лепил из мягкой податливой глины
40 Пахарь седой в старину, делая первый сосуд.
Я никогда не искал отцовских богатств или жатвы
Столь же обильной, как встарь предок мой древний сбирал.
Рад я одной полосе, и рад я, если придется
Лечь на родную постель, в милом углу отдыхать.
45 Как там отрадно лежать и, внемля неистовой буре,
Дремно хозяйку свою в тесных объятьях сжимать,
Или зимой, когда Австр проливает студеную воду,[144]
В доме под ропот дождя видеть спокойные сны!
Пусть это выпадет мне! Да будет по праву богатым
50 Тот, кто выносит тоску ливней и ярость морей.
Ах пусть прахом пойдут все смарагды, все золото мира,
Лишь бы в разлуке со мной девушка слез не лила!
Ты о Мессала,[145] рожден воевать на морях и на суше,
Чтобы доспехи врага твой разукрасили дом;[146]
55 Я же — закованный раб: в оковах красавицы милой,
Будто привратник, сижу близ непреклонных дверей.
Слава меня не влечет, моя Делия: быть бы с тобою, —
Может, кто хочет, меня вялым, ленивым бранить.
Видеть бы только тебя на исходе последнего часа
60 И, умирая, тебя слабой рукой обнимать.
Плачь, о Делия, плачь, когда лягу на ложе сожженья,
Слей поцелуи свои с горькой слезою любви!
Плачь! Ведь грудь у тебя не окована грубым железом,
И не заложен кремень в нежное сердце твое.
65 Знаю, с моих похорон ни дева, ни юноша даже
Не возвратятся домой, глаз не омывши слезой.
Не оскорбляй же тогда мою тень, о Делия, лучше
Пряди волос пощади,[147] нежные щеки свои.
Будем друг друга любить, пока нам судьба позволяет!
70 Скоро к нам явится смерть, голову мраком покрыв;
Скоро к нам старость вползет — и уж будет зазорно влюбляться.
Страстные речи шептать с белой как снег головой.
Так отдадимся теперь Венере беспечной, пока нам
Двери не стыдно ломать, в драку с соперником лезть.
75 Здесь я и вождь, и крепкий боец. Вы, трубы, знамена,
Прочь уноситесь скорей, жадных калечьте людей!
Жадным тащите добро, а мне, довольному жатвой,
Будут смешны богачи, будет и голод смешон.
Крепкого лей, вином утоли нежданные муки,
Властный пусть склонится сон к векам усталым моим;
Этой хмельной головы, отягченной щедротами Вакха,
Пусть не тревожат, пока горькая дремлет любовь.
5 К нежно любимой моей приставлена грозная стража,
Плотная дверь заперта неодолимым замком.
Пусть тебя ливень сечет, о дверь ее злого владыки,[148]
Пусть Юпитера гнев молнии мечет в тебя!..
Дверь, отворись только мне, побежденная жалобной просьбой.
10 И не скрипи, коль тайком ночью тебя отопрут!
Если в безумстве своем тебе посылал я проклятья,
Сжалься, молю: пусть они мне же падут на главу.
Помнить должна ты о том, что в слезных моленьях поведал
Я, гирляндой цветов твой оплетая косяк.[149]
15 Ты же, о Делия, брось бояться, обманывай стражу;
Надо дерзать: смельчакам в помощь Венера сама.
Сколь благосклонна она, когда новый порог переступит
Юноша или тайком дева замок отомкнет!
Учит она, как скользнуть украдкой с мягкого ложа,
20 Учит она, как ногой на пол беззвучно ступить;
Учит она красноречью кивков незаметных при муже,
Учит искусству скрывать нежные в знаках слова.
Но поучает не всех, — лишь тех, кто не ведает лени,
Кто не боится вставать с ложа в ненастную ночь.
25 Вот и когда я брожу по городу темному в страхе,
‹Мне помогает идти к цели богиня любви.›
Хищника гонит она, кто дерзнул бы кинжалом поранить
Или с добычей уйти, платье сорвавши с меня.
142
143
145
147
148
Дверь изображется в виде живого существа. К ней влюбленный обращается с просьбами и мольбами.