Каждый, праздничный пир себе приготовив, поставит
100 Дерном обложенный стол, ложе из дерна собьет.
Юноша там, захмелев, браниться с милою будет,
После же будет просить ругань свою позабыть.
С милой подругой жесток, — отрезвившись, он горько заплачет,
Пылко начнет уверять, будто свихнулся с ума.
105 Пусть же и стрелы и лук, о Феб, с твоего дозволенья
Сгинут, да будет у нас впредь безоружен Амур!
Славно искусство стрельбы, но едва Купидон за оружие
Взялся, — и многим, увы, зло причинила стрельба,
Да, и особенно мне! Израненный, год уж лежу я,
110 Сам раздуваю болезнь, — муки отрада моя.
Всё Немесиду пою, без которой стих мой не в силах
Слов подходящих найти и соразмерить стопу.
Ты же, красавица, знай: охраняют боги поэтов!
И потому пощади, помни святого певца,
115 Чтобы прославить я мог Мессалина, когда понесет он
Пред колесницей своей взятые им города,[240]
Лавр на чело возложив; и, лавром диким увенчан,
Примется воин греметь кликами: «Славься, триумф!»
Мой же Мессала толпу поразит тогда зрелищем дивным:
120 Шествие сына почтит рукоплесканьем отец.
Благослови меня, Феб! Да вьются всегда твои кудри
И да пребудет вовек чистою девой сестра![241]
В лагерь сбирается Макр.[242] Что станется с нежным Амуром?
Пустится ль храбро вослед, на спину вскинув колчан?
И повлекут ли бойца дороги земли или море,
Бурное, станет ли бог оруженосцем его?
5 Жги же ты, мальчик, того, кто забыл о досуге любовном
И под знамена свои вновь призови беглеца.
Если ж бойцов ты щадишь, то вот тебе еще новый:
В легком он шлеме себе сам будет воду носить.
В лагерь я мчусь, — Венера, прощай, прощайте, красотки!
10 Силы кипят и во мне, трубы гремят и для нас.
Громки слова; но хотя и хвастаюсь я громогласно,
Живо замкнутая дверь храбрые речи уймет.
Клялся не раз я порог этой двери навеки покинуть,
Но возвращали меня ноги упорно к нему.
15 Если б, жестокий Амур, мне увидеть твой факел угасшим,
О, если б стрелы твои грудой обломков легли!
Сводишь меня ты с ума, меня накликать заставляешь
Злую беду на себя, учишь кощунству язык.
Смертью пресек бы я зло, но жизнь мою греет Надежда
20 И постоянно сулит счастье на завтрашний день.
Пахарь Надеждой живет, Надежда пашне вверяет
Зерна затем, чтоб земля их возвратила стократ;
Птицу в ловушку она, а рыбу на удочку манит,
Скрывши приманкой своей тонкое жало крючка;
25 Только Надежда целит невольника в крепких оковах:
Ноги железом гремят, — он за работой поет;
Только Надежда сулит склонить Немесиду, но тщетно:
Горе! С богиней самой споришь, жестокая, ты!
Сжалься! Молю я твоей сестры безвременным прахом:
30 Пусть эта крошка лежит мирно под легкой землей.
Ей, как святыне, молюсь, на ее гробницу подарки
Буду носить и венки, их окропивши слезой.
К ней на могилу приду; умоляя, там буду сидеть я
И перед пеплом немым тихо роптать на судьбу.
35 Вечных просителя слез, тобой порожденных, не стерпит:
Словом ее запрещу быть равнодушной ко мне;
Злых да не шлют тебе снов ее оскорбленные маны,[243]
Да не предстанет она ночью пред ложем твоим
В горестном образе том, в каком, с окна соскользнувши…
40 Окровавленной сошла в область подземных болот…[244]
Полно! Не стану будить, о владычица, свежей печали:
Стою ли я хоть одной горькой слезинки твоей?
Да и тебе ли слезой омрачать говорящие очи:
Милая, ты ведь добра, — злобная сводня вредна.
45 Сводня губит меня: записочки тайные Фрина
Носит тихонько тебе, бегает взад и вперед;
Часто, когда узнаю за порогом безжалостным голос
Милой моей, — говорит, будто нет дома ее;
Часто, хоть ночь и обещана мне, уверяет старуха,
50 Будто устала она или боится угроз.
Мучусь в заботах тогда и в догадках рассудок теряю:
Кто госпожой овладел, как овладел госпожой?
Сводня проклятая, сгинь! Коль до слуха богов из проклятий
Хоть половина дойдет, плохо придется тебе!
КНИГА ТРЕТЬЯ
Марта календы пришли,[245] и римлянин праздник встречает
(Прадед его в старину днем этим год начинал);
240
245