115 Будет отважно сидеть, управляя тугою уздечкой.
Стал ты вождем, и храбрец, не привыкший показывать спину,
Шею покорно свою склоняет под римское иго.
Ты ж недоволен и тем: предстоит тебе большее сделать,
Чем совершал до сих пор; так известно из знамений верных,
120 С коими даже Меламп Амифаонов[286] спорить не станет.
Ибо как только надел ты одежду из ткани тирийской[287]
В свете блистательном дня — вождя плодоносного года,
В час, когда Солнце из вод подъемлет главу золотую
И разнобойных ветров смиряются дикие вздохи, —
125 В миг сей извилистых рек задержались в русле потоки,
Бешенство бурных морей успокоилось в ласковой зыби,
И перестали скользить по воздушным течениям птицы,
И прекратили грызню по чащам свирепые звери,
Дабы молитвы твоей не нарушить немого молчанья.
130 Даже Юпитер, летя на легкой своей колеснице,
Прибыл к тебе, покинув Олимп, граничащий с небом;
К жарким моленьям твоим склоняя внимательно ухо,
Внемля обетам, кивал правдивою он головою:
Весело вспыхнул огонь над жертвой обильною в храмах.
135 Ныне берись за дела великие с помощью божьей,
Да заблестит твой триумф — иной, чем другие триумфы.
Марс — твой товарищ в боях: ни Галлия вас не задержит,
Ни безграничная ширь и горы Испании дерзкой,
Ни тот варварский край, где живут поселенцы из Феры,
140 Страны, где Нила текут иль Хоаспа[288] державные воды,
Иль где стремительный Гинд иссякает — безумие Кира,[289]
Многими устьями вод среди Арактейской равнины,
Иль где Томирии власть[290] ограничена бурным Араксом,
Или вселенной конец, где, соседствуя с Фебом, падеец
145 За нечестивым столом пиры совершает свирепо,[291]
Где Танаид и Гебр[292] орошают магинов и гетов.
Что же я медлю? Везде, где мир окружен Океаном,
Нет ни единой страны, способной с тобою бороться.
Ждет и британец тебя, презиравший римского Марса,
150 Ждет и противная часть земли, отделенная Солнцем:
Ибо издревле земля, окруженная воздухом легким,
Делится на пять частей по всему великому кругу.
Две из них пусты всегда, разоренные лютым морозом:
Там неподвижная ночь покрывалом окутала землю,
155 Воды застывшие там не плещутся зыбкой волною,
Но, цепенея, лежат под корой ледяною и снежной,
Так как Титан никогда не восходит над этой пустыней.
А серединная часть подвержена пламени Феба,
Мчится ль он близко к земле, пробегая по летнему кругу,
160 Или же зимние дни миновать поскорее стремится.
Эта земля никогда не взрывается плугом тяжелым,
Поле хлебов не родит, а луг — зеленеющих пастбищ,
И не заботятся там ни Вакх, ни Церера о нивах,
И не единая тварь не живет в обожженных пустынях,
165 Между жарою и льдом лежит плодородная область —
Наша; а против нее другая область простерлась, —
Равноподобны они, и с небом граничащий воздух
Климат обеих мягчит, и холод и зной умеряя:
Вот оттого-то у нас и катятся годы благие.
170 Здесь научился и вол подставлять под ярмо свою шею,
И приучилась лоза по высоким ветвям подниматься;
Здесь ежегодно серпом созревшая косится нива,
Плугом железным земля и медью взрывается море;
Здесь же растут города, чьи стены сложило искусство.
175 Знай, когда дело твое увенчается светлым триумфом,
В каждой из этих земель только ты назовешься великим.
Нет, не хватило б мне сил быть глашатаем славы безмерной,
Если бы Феб Аполлон не внушал мне мои песнопенья.
Есть у тебя, кто дерзнет препоясаться делом великим, —
180 Валгий[293]: только его сравню я с вечным Гомером.
Труд мой меня неустанно влечет, не давая покоя,
Хоть и гнетет, по привычке своей, меня злая Фортуна.
Некогда дом мой блистал обильным и пышным достатком;
Борозды желтых полей, закрома урожаем богатым
185 Полнили, житницы все набивая доверху хлебом;
Скот по вершине холмов бродил густыми стадами
(Вдосталь хватало его хозяину, вору и волку).
Ныне лишь жажду того; и новые гложут заботы,
Если больная мечта напомнит мне прошлые годы.
190 Пусть я остатков лишусь, пусть надвинутся худшие беды,
Но не устанут вовек поминать тебя наши Камены.
Нет, воздаются тебе не одни пиерийские гимны:
287
289
291