Вот ты сражен и с мольбой отдался на милость любимой,
Сам ты попался теперь в рабство к рабыне своей,
5 Знай же, точнее меня не предскажет Хаонии[320] голубь, —
Девы какие пленят юношей тех иль других.
Скорбью и горькой слезой по заслугам умножен мой опыт:
Если б, любовь позабыв, стать мне опять новичком!
Жалкий, что пользы теперь тебе в возвышенных песнях
10 Иль в погребальных слезах вкруг Амфионовых стен?[321]
Песни Мимнерма[322] в любви ценнее, чем строки Гомера:
Нежно-певучих стихов требует кроткий Амур.
Их находи и слагай такие же грустные строфы.
Пой о том ты, о чем девушкам хочется знать.
15 Не о чем разве тебе стихи сочинять? Да теперь ты,
Стоя по горло в реке, ищешь, безумец, воды!
Не побледнел ты еще и в жарком огне не сгораешь:
Ты только искрой задет, вестницей будущих зол.
Легче ты стал бы терпеть соседство армянской тигрицы,
20 Легче бы ты перенес пытку подземных колес,[323]
Чем без конца ощущать в груди своей мальчика стрелы
И не дерзнуть отказать гневной своей госпоже.
Крылья одною рукой подставляет Амур человеку,
И в то же время его держит другою рукой.
25 Не восторгайся же в час, когда дева тебе отдается:
Ставши, о Понтик, твоей, злей она скрутит тебя;
Трудно уж будет тебе оторвать от нее свои взоры,
И не позволит Амур делом заняться другим;
Он незаметен, пока не дойдут до костей его руки.
30 Кто бы ты ни был, беги от увлечений любви!
Может податься и дуб и кремень обольщениям этим;
Что ж говорить о тебе, о легкомысленный дух?
Если ты честь не забыл, поскорее сознайся в ошибке, —
Тайну страданий открыв, можно любовь облегчить.
О, благодатная ночь, когда, как близкий свидетель
Первой вашей любви, с вами я слезы делил!
О, благодатный покой — вспоминать эту милую полночь!
О, сколько раз я хотел снова ее пережить!
5 Видел я, Галл, тебя умиравшим в объятиях девы,
Помню я, как прерывал ты свою страстную речь.
Хоть тяготил тогда сон мои утомленные очи
И в высоту вознеслись яркие кони Луны,
Все же от ваших забав никак я не мог оторваться:
10 Так упоителен был пламень взаимных речей.
Но, уж если тогда ты доверился мне без боязни,
То благодарность мою за наслажденье прими:
Я ведь не только молчать о страданиях ваших умею,
Я обладаю, мой друг, большим, чем верность тебе.
15 Снова сумею свести разлученных раздором влюбленных,
Снова упрямую дверь гневной открыть госпожи;
Другу смогу залечить его незажившие раны:
Верно лекарство мое, хоть и словами лечу.
Кинфией я научен, чего мы должны добиваться
20 И опасаться чего. В этом помог мне Амур.
Остерегайся же впредь с раздраженною милою спорить,
С ней говорить свысока или упорно молчать.
Если попросит чего, не отказывай, брови нахмурив,
И не считай пустяком нежных и ласковых слов.
25 Будет сердиться она, заметивши пренебреженье,
И, оскорбившись, твоих правых угроз не простит.
Но, чем смиреннее ты и покорнее будешь Амуру,
Тем ты скорей для себя сможешь добиться добра:
Счастлив будет лишь тот со своей единственной милой,
30 Кто, о свободе забыв, будет ей верным рабом.
Кинфия, помнишь ли ты, отдыхая в Байях приморских,[324]
Где Геркулеса тропа вдоль берегов пролегла,
Морем любуяся там, омывающим царство Феспрота,[325]
Или смотря на залив у знаменитых Мизен, —
5 Помнишь ли ты обо мне, о ночах, проведенных со мною?
В сердце остался ли след нашей взаимной любви?
Или неведомый враг своею притворною страстью
Кинфию дерзко украл из песнопений моих?
Пусть бы уж лучше сейчас, доверена маленьким веслам,
10 Тихо качала ладья в водах Лукринских[326] тебя
Или пленяли струей тевтрантские мелкие воды,[327]
Что поддаются легко взмахам ладоней пловца,
Чем обольщал тебе слух соблазнительный шепот другого,
На побережье пустом к неге ленивой клоня:
15 Сторож исчезнет, — и вот уж пала красавица, клятвы
Все нарушая, забыв общих обоим богов.
Не потому говорю, что забыл твою добрую славу:
Но ведь на Байских водах всякий соперник страшит.
Так что прости ты меня, если только послание это
320