20 Горечь тебе принесло: в этом повинен мой страх.
Разве берег бы я так даже мать свою дорогую?
В жизни, лишенной тебя, смысла не видел бы я!
Ты и отечество мне и родную семью заменяешь.
Счастлив я только с тобой, Кинфия, радость моя!
25 Грустен приду ли к друзьям или весел, — каков бы я ни был,
Я неизменно скажу: «Кинфия в этом виной».
Только как можно скорей покинь ты развратные Байи:
Многих к разлуке привел берег злокозненный их,
Берег, что исстари был целомудренным девам враждебен.
Сгиньте ж любви палачи — байские злые ключи!
Ты мне все время твердишь, будто все я слоняюсь без дела,
Подозревая, что Рим не отпускает меня?
Нет, моя милая так далека от нашего ложа,
Как от Гипана далек брег Эридана-реки.[328]
5 Не насыщает моей любви, как бывало, в объятиях
Кинфия, голос ее сладко в ушах не звучит.
Был я когда-то ей мил; и в то время немыслимо было,
Чтобы хоть кто-нибудь мог так беззаветно любить.
Всякий завидовал нам. Неужели же бог меня предал?
Иль с Прометеевых гор нас разлучила трава?[329]
10 Я уж не тот для нее; красавиц дорога меняет.
Как мимолетна была страстная эта любовь!
Тут я впервые узнал одинокие долгие ночи,
Тут и себя самого слушать мне стало невмочь.
15 Счастлив, кто может рыдать на глазах у собственной милой,
Как благосклонен Амур, глядя на слезы любви!
Если ж отверженный смог влюбиться снова в другую,
В новом он рабстве себе новую радость найдет.
Мне ж ни другую любить, ни от этой уйти невозможно:
Кинфия первой была, Кинфия — это конец.
Галл, ты, наверно, опять над горем моим посмеешься,
Видя, что вновь я лишен милой и снова один.
Но не хочу подражать наветам твоим вероломным:
Женщина пусть никогда, Галл, не обманет тебя.
5 Что же? Покуда росла обольстителя девушек слава,
Ты в самомненье своем долгой любви не искал, —
Позднею страстью пленен, пред одной ты померк, погибая,
И принужден отступить, в первой же схватке сражен.
Эта накажет тебя за женские долгие муки,
10 И за несчастных толпу сразу отплатит одна.
Эта отучит тебя любить кого ни попало,
Новых не станешь искать ты увлечений теперь.
Знаю про это, мой друг, не по сплетням, не по гаданьям —
Видел я сам: отрицать сможешь ли явное ты?
15 Видел я, как замирал, забываясь в тесных объятьях,
Видел, как плакал ты, Галл, плечи любимой обняв,
Как ненасытно впивал губами желанные губы,
Видел и то я, о чем и говорить мне нельзя.
Было не в силах моих объятья ваши расторгнуть:
20 Неодолима была эта безумная страсть.
Даже Тенарский бог, обратясь Энипеем Гемонским,
Так Салмониду свою в неге любви не сжимал;
Даже и сам Геркулес, с костра на Этейской вершине,
Гебу впервые обняв, страстью такой не горел.
25 В этот единственный день ты сумел превзойти всех влюбленных:
Ибо не дымный к тебе факел она поднесла.
Нет, не позволит она тебе, как бывало, хвалиться,
Ни изменять, и своей станешь ты страсти рабом.
Диво ли, если она достойна Юпитера, если
30 Леде подобна, ее детям и лучше всех трех.
Прелестью всех героинь инахийских она превосходит,
Речью своей покорить может владыку богов.
Ты же, если тебе суждено от страсти погибнуть,
Помни: достоин ты, друг, именно этих дверей.
35 Снова в ошибку ты впал, но да будет на счастье ошибка:
Пусть тебе станет одна всем, чего ждешь на земле.
Пусть ты у тибровых волн, раскинувшись в неге ленивой,
Ментора кубок[330] подняв, вина лесбосские пьешь,
То изумляясь тому, как мчатся быстрые лодки,
То, как плоты по реке медленно тащит канат,
5 То, как тянутся вверх деревьев насаженных рощи,
Напоминая леса, что на Кавказе растут:
Все эти блага, поверь, не сравнятся с моею любовью,
Силе несметных богатств не уступает Амур.
Если со мною она разделяет досуг вожделенный,
10 Если проводит весь день в легких забавах любви, —
Тут уж под кровлю мою вливаются воды Пактола[331]
И украшается дом жемчугом Красных морей.
Тут пред восторгом моим и царские меркнут утехи;
Пусть же он длится, пока судьбы не сломят меня.
15 Если враждебен Амур, найдет ли кто радость в богатстве?
В жизни приманок мне нет, если Венера мрачна.
Может она надломить и силы великих героев,