Грозен к тому Купидон, с кем он был милостив встарь.
Что ты, в безумье пустом расписным подражая британцам,
Глянцем заморским, смеясь, волосы мажешь себе?
В виде природном своем прекрасно всякое тело;
Римское портит лицо красок заморских позор.
5 Множество мук под землей пусть женщину ту ожидает,
Что из бессмысленной лжи кудри меняет свои.
Что до меня — без труда ты мне можешь казаться прелестной:
Всех превзойдешь красотой, будь лишь почаще со мной!
Если окрасит виски себе женщина синею краской,
10 Станут ли нам потому синие лица милей?
Так как ведь нет у тебя ни сына, ни брата родного,
Буду я сыном твоим, буду и братом родным.
Пусть твое ложе само тебя охраняет надежно,
Мазать так сильно лицо лживою краской не смей!
15 Иначе я — берегись! — поверю сплетням и слухам:
Через поля и моря скачет мирская молва.
Хоть против воли моей ты, Кинфия, Рим покидаешь,
Рад я, что будешь одна жить в деревенской глуши:
Там, в непорочных полях, обольститель не явится юный,
Чтоб добродетель твою лживою речью смущать.
5 Там под окошком твоим не завяжется шумная ссора,
Сна не нарушит тебе чей-нибудь страстный призыв.
Кинфия, будешь одна глядеть на одни только горы,
И на стада и поля — бедных уделы селян;
Там никакие тебя соблазнить не смогут театры
10 Или же храмы — твоих место нередких проказ.
Там ты изо дня в день увидишь, как пашут волами
Иль как искусным серпом кудри срезают у лоз.
Изредка будешь носить в часовню убогую ладан,
В час, как на сельский алтарь жертвенный ляжет козел;
15 Ноги затем обнажив, подражать хороводу начнешь ты, —
Лишь бы не видел никто из посторонних мужчин.
Я ж на охоту пойду. Теперь мне нравится больше,
Снявши Венере обет, жертвы Диане носить.
Буду ловить я диких зверей, рога их на сосны
20 Вешать и лютых собак буду натравливать сам;
Но никогда не рискну нападать на львов-великанов
Иль в опрометчивый бой ринуться с дикой свиньей:
Право, довольно с меня отваги, чтоб брать боязливых
Зайцев и, взвивши стрелу, птиц поражать на лету
25 Там, где красивый поток Клитумн[394] осеняет своею
Рощей и моет волной снежное стадо быков.
Ты, моя жизнь, всякий раз, как задумаешь что-нибудь, вспомни,
Что через несколько дней к двери приду я твоей.
Не в состоянье, поверь, помешать ни безлюдье дубравы,
30 Ни клокотанье ручьев, льющихся с мшистых вершин,
Имени чтоб твоего не склонял мой язык постоянно, —
Лишь бы вдали, за спиной, не навредил мне никто.
Что же ты плачешь сильней Брисеиды отобранной? Что ты,
Робкая духом, грустишь, как Андромаха в плену?
Что безрассудно богам моей докучаешь изменой?
Что ты скорбишь о моей верности, сгинувшей вдруг?
5 Так над могильным холмом соловей не поет, заглушая
В Аттике плачем ночным[395] листьев Кекроповых шум;[396]
Так на смятенный Сипил[397] не льются Ниобы тщеславной
Слезы, потоком своим моя двенадцать могил.
Руки мне пусть закуют в оковы из меди тяжелой
10 Или в Данаин чертог тело мое заключат, —
Ради тебя, моя жизнь, разорву я и медные цепи,
И из Данаиной я выйду железной тюрьмы.
Злая молва про тебя стучится мне в уши глухие, —
Не сомневайся и ты в стойкости твердой моей.
15 Матери прахом клянусь, клянусь я родителя прахом
(Горе мне, если солгу: тяжек мне будет их прах!) —
Верным остаться тебе, моя жизнь, до загробного мрака:
Верность единая в нас, будет единой и смерть!
Если бы слава твоя, красота бы меня не пленяли,
20 Так удержать бы могла легкость служенья тебе
Вот уж седьмая давно протекла колея полнолуний,
Как про меня и тебя на перекрестках шумят;
Мне же порой под шумок так ласково дверь отворялась,
Мне удавалось не раз ложе твое посетить.
25 Не покупал я ночей обольщеньями ценных подарков:
Счастье мое создала щедрая милость твоя.
Многим желанна была, но ко мне одному ты стремилась,
Как же забыть я могу нежную душу твою?
Мучьте тогда вы меня, трагедий Эринии, ты же,
30 Грозный Зак, осуди страшным подземным судом;
Пусть в наказанье пошлют мне коршунов Тития хищных,
Пусть мне придется тогда камень Сизифов тащить.
394