Так Орифия в плену отрицала жестокость Борея?
Сушу и бездну морей превозмогает Амур.
Верь мне, смирится для нас и Скилла, и грозной Харибды
В водоворте стремнин дико разверстая хлябь,
55 Даже небесных светил никакие не скроют туманы.
Будет сиять Орион, будет Козленок сиять.
Если в объятьях твоих я с жизнью должен расстаться,
Этот конец для меня будет желанным концом.
Тайну хотите узнать своего вы последнего часа,
Смертные, и разгадать смерти грядущей пути,
На небе ясном найти путем финикийской науки
Звезды, какие сулят людям добро или зло;
5 Ходим ли мы на парфян или с флотом идем на британцев, —
Море и суша таят беды на темных путях.
Сызнова плачете вы, что своей головы не спасете,
Если на схватки ведет вас рукопашные Марс;
Молите вы и о том, чтобы дом не сгорел и не рухнул
10 Или чтоб не дали вам черного яда испить.
Знает влюбленный один, когда и как он погибнет:
Вовсе не страшны ему бурный Борей и мечи.
Пусть он даже гребцом под стигийскими стал тростниками,
Пусть он, мрачный, узрел парус подземной ладьи:
15 Только бы девы призыв долетел до души обреченной, —
Вмиг он вернется с пути, смертный поправши закон.
Сжалься же ты наконец, Юпитер, над бедной больною:
Будешь лишь ты виноват, если красотка умрет.
Вот уж настала пора, когда опаляющий воздух
И огнедышащий Пес землю иссохшую жгут.
5 Но не жара тут виной, не жестокость преступная неба, —
Нет, поплатилась она за непочтенье к богам.
Вот что губит теперь, как и раньше губило бедняжек:
Все, в чем клянутся они, — ветер умчит и вода.
Или, сравнив с Венерой тебя, оскорбили богиню? —
10 Ведь ненавидит она тех, кто красивей ее.
Разве был презрен тобой алтарь пеласгийской Юноны,[409]
Или осмелилась ты очи Паллады хулить?
Нет, не умеете вы, красавицы, сдерживать речи:
Вот как вредна красота, вот как опасен язык!
15 Но для тебя, что снесла так много превратностей в жизни,
Вместе с последней зарей час утешенья придет.
В юности телкою став, Ио мычала и воду
Нила пила, а теперь стала богиней она.
И молодая Ино, скитаясь, по свету блуждала;
20 К ней, к Левкотее, теперь жалкий взывает моряк.
Чудищам моря была обещана встарь Андромеда,
И достославной женой стала Персею она.
По аркадийским полям Каллисто бродила медведем;
Ныне ночным парусам путь указует звездой.
25 Если бы даже судьба поспешила тебя успокоить,
То погребения день будет твоим торжеством:
Сможешь Семеле открыть, что за зло красоте угрожает:
Эта поверит тебе, беды сама испытав.
Первое место займешь ты среди героинь меонийских,[410]
30 И никогда и ни с кем ты не разделишь его.
Ныне же сердце смири пред судьбою, насколько сумеешь:
Сжалится бог над тобой, черный развеется день.
Даже Юнона-жена отпустила б твои прегрешенья:
Горько Юноне, когда женщине гибель грозит.
Вот и волчок перестал вертеться под звуки заклятий,
И на потухшем уже лавр не трещит очаге;
И не желает Луна с небес многократно спускаться,
И погребальную весть карканье ворона шлет.
5 Но на ладье роковой любовники верные вместе,
Темный парус подняв, к водам подземным уйдут.
Не об одной я молю — двоих пощадить умоляю:
Будет жива — буду жив; если умрет — я умру.
За исполненье мольбы я священную песнь обещаю:
10 «Милую спас, — напишу, — вышних владыка богов».
Жертву тебе принося, у ног твоих она сядет,
Сидя расскажет про все долгие беды свои.
Пусть, Персефона, твоя с ней милость останется; ты же,
О Персефоны супруг,[411] грозную ярость смири!
Боги подземные, вы много тысяч красавиц пленили,
Пусть же из них хоть одна здесь, на земле, расцветет.
5 Там ведь Иола[412] у вас, Тиро белоснежная с вами,
С вами Европа, и там грех Пасифаи сокрыт.
Все, что цвели красотой в Ахайе древней и в Трое,
В царстве погибшем, где Феб правил и старец Приам,
С ними бесчисленный сонм красавиц римских, которых
10 Смерть унесла и костра жадное пламя сожгло.
Нет, не бессмертна краса, и счастие длится не вечно:
Рано иль поздно, но всех ждет беспощадная смерть.
Ты же, мой свет, избежав теперь опасностей грозных,